Урок мной усвоен отлично: это идеальный тайник для моего пистолета с пулями из смертоносного серебра. И последняя деталь – кольцо с ониксом. Благодаря тусклому железу и неяркому камню он идеально сочетался с серым нарядом.
Вуаля! Я готова к предстоящей ночи. Ночи, от которой зависит будущее Наоко, Фронды и мое собственное!
Вскоре наша троица отправилась в путь, закутавшись в длинные накидки поверх парадной одежды.
Холодный воздух с каждым вздохом обжигал легкие. Луна была совсем круглая. Завтра, в Ночь Тьмы, ровно через двадцать один день после начала нашего расследования, наступит полнолуние.
По дороге я выяснила, что мои товарищи по команде мало продвинулись в расследовании, в то время как массовые убийства под руководством Дамы множились с пугающей скоростью, удлиняя списки погибших, пострадавших и пропавших без вести в парке Монсо, на улице Шаронн, в Менильмонтан…
– Остальные придворные прибудут одновременно с Королем? – невинно поинтересовалась я, желая узнать, где и когда нанести удар Маркантонио де Тарелла.
– Некоторые придворные уже в Париже, – ответил Сурадж. – У многих частные особняки в столице. Они приехали заранее, чтобы подготовиться к торжеству.
Трудно сказать, прибыл ли граф Тарелла одним из первых. Придется подождать до прибытия в Лувр, чтобы выяснить. Вдоль улицы Кровавого Оноре, по которой мы шли, расположились красивые особняки, о которых только что упомянул Сурадж. Высокие фасады освещали сверкающие фонари. Тротуары были присыпаны солью, чтобы платья не испачкались снегом и грязью. Благородные смертные в праздничных нарядах и бессмертные в вечерних туалетах спешили туда же, куда и мы. Всем хотелось увидеть прибытие Короля.
– Не могу дождаться, когда снова увижу знакомые лица Двора! – радовалась Эленаис.
– О, и я тоже! Поппи, Рафаэль и Зашари! Должна признаться, даже придворных гадюк вроде маркизы Вовалонской и графа де Тарелла.
Под капюшоном я украдкой взглянула на Эленаис. Лицо девушки застыло, услышав имя графа. Выражение ужаса и гнева выдало ее. Значит, она в курсе, кто виновен в горестях сестры, хотя и не знает, где та заключена. У меня в руках уникальная возможность выведать больше о характере Ифигении – любая информация о Даме Чудес поможет ее уничтожить.
– Я слышала, что граф Тарелла – опасный бабник, – шутливо продолжила я. – На балу лучше держаться от него подальше.
Внезапно Эленаис остановилась передо мной, преградив путь широкой юбкой-панье.
– Заткнись, Гастефриш! – прорычала она.
– А что такое? – делано удивилась я ее грубости.
– Не строй из себя невинность, грязная сплетница. Верно, еще в школе узнала из моей переписки, что произошло между Тареллой и моей сестрой?
– Я прочитала только одно письмо, и в нем не было ничего особенного.
Девушка зло схватила мою руку и с силой ее сжала.
– Что ж, позволь подытожить остальные: идиотка Ифигения имела глупость увлечься Тареллой. И заплатила высокую цену, оказавшись в сыром монастыре на задках Бретани, куда ее сослал отец. Там она подохла от горя, не прожив и года, – выплюнула мне в лицо Эленаис, будто отхаркиваясь от мокроты.
Слова, вылетевшие из уст девушки, – не ее. Я узнала тот самый тон – жестокий, не ведающий жалости, который покоробил меня в письме. Это слова Анакреона де Плюминьи, отца сестер. Лицо Эленаис, напротив, исказилось от искренней боли при упоминании имени сестры, которую она больше никогда не видела с момента изгнания той из Версаля. Девушка верила, что несчастная умерла в неизвестной обители, на другом конце Франции.
Как никогда остро я осознала террор, в котором воспитывались дочери вельможи Плюминьи: сначала старшая, а теперь из кожи вон лезла младшая. Эленаис ни за что не получить права на свободу, пока отец властно распоряжался ее жизнью. В каком-то смысле она тоже пленница, как и обычная простолюдинка. Только в ее случае у закона о невыезде золотые заборы. Все, что окружало девушку, имело цель – даже подарки, которые дарил отец. Например, браслет с цифрой «I» как напоминание о том, что девушка должна быть во всем первой.
Я посочувствовала Эленаис. Для меня она больше не маленькая избалованная богачка, которая родилась в шелках. Ее жизнь вплоть до сегодняшнего дня – постоянное, безжалостное давление, заставляющее лезть из кожи, чтобы блистать.
– Думаешь, воспоминания об Ифигении мучают меня? Ошибаешься, – прошипела девушка. – Моя сестра мертва и похоронена, как и память о ней.
– Эленаис… – вмешался Сурадж.
– Не лезь! Диана должна услышать правду!
Девушка притянула меня к себе, обжигая золотом глаз:
– Будущее Плюминьи при Дворе – это я. Никто не смеет мне помешать, особенно маленькая, жалкая, серая мышь!
С этими словами она выпустила мою руку и грубо оттолкнула меня. Оставшийся путь прошел в напряженном молчании.
Вскоре мы оказались на большой эспланаде – в садах Тюильри. Парк освещался множеством фонарей. Земля, полностью очищенная от снега, пестрела клумбами с геометрическими узорами. Деревья и боскеты, подстриженные во французском стиле, украшали тысячи переливающихся разными цветами гирлянд. Будто на этом кусочке в центре Парижа, вырванном из мертвых лап зимы, искусственно вызвали весну. Я боялась вообразить стоимость роскошной феерии на одну ночь, когда город голодал…
Позади нас, в конце садов и следующего за ними внутреннего двора, возвышался внушительный фасад Лувра. Припорошенный инеем и освещенный огнями, дворец выглядел почти хрустальным. Перед ним, насколько хватало глаз, проходила широкая аллея. Она тянулась на запад в ледяную ночь к площади Этуаль и дальше до крепостных стен.
Великолепная колонна из двадцати лошадей вышагивала впереди. Всадников в сверкающих доспехах сопровождали пехотинцы в головных уборах с султанами. Легионы солдат спускались по Елисейским Полям. Блистательная армия в полной боевой готовности.
Дворяне следовали верхом на лошадях. Знатные вельможи в длинных меховых плащах, дамы в амазонках.
Среди этой толпы выделялась солнечная фигура, ярко освещенная швейцарскими гвардейцами с факелами в руках: Король возвышался на могучем белом боевом коне, превосходящем остальных по высоте. Из ноздрей гигантского животного вырывались струи пара.
Монарх был одет в огромный плащ из безупречного горностая, шлейф полностью закрывал круп великолепного коня. Высокая шляпа, украшенная страусиным пером, венчала роскошную гриву, золотая маска отражала блики факелов. Кортеж впечатлял ошеломляющей пышностью, которую усиливала барабанная дробь и ритмичное цоканье лошадей.
Я поняла, почему Сурадж назвал приезд «триумфальным прибытием»: Людовик входил в Париж, как полководец в завоеванный город. Он превратил свой въезд в древнеримское триумфальное шествие, чтобы дать понять: Дама Чудес уже побеждена.
Я прищурилась, беспокойно выискивая графа де Тареллу среди участников процессии. Но лица придворных, как и гостей, гулявших в садах, скрывали капюшоны. Где же Маркантонио? А таинственный сеньор Серпан тоже затерялся среди толпы? Не верилось, что он, если узнает меня, решится что-то предпринять: такие заговорщики, как он, действуют исключительно исподтишка.
