– Какое бы колдовство ни заставляло фонари гореть, чутье подсказывает мне, что именно их лучи удерживают упырей на расстоянии. Иначе подземелье кишело бы ими.
– Думаю, эти чудо-шары играют более важную роль, чем обыкновенная защита Двора, – добавила я. – Солдаты Дамы используют их и на поверхности земли, уверена в этом. Однажды после набега нечисти на один из кварталов я нашла вместе с оруженосцами битое стекло, похожее на эту сферу. Даю руку на отсечение: в кабинете преподобной нас ослепила та же магия.
– Ты просто светоч мысли, Диана де Гастефриш, – бросил он.
Живот скрутило при мысли о том, что наша миссия провалилась. Флегматичность Рейндаста оставалась по-прежнему невыносимой.
– Что ж, освети нас своим прожектором знаний вместо того, чтобы насмехаться над моими. Ты хорошо знаешь Париж. У тебя есть идеи, где мы находимся? Та река, что мы видели, это подземный приток Сены?
– Не думаю. В Париже есть только одна подземная река – Бьевр. Когда-то давно она протекала через юго-восток столицы и впадала в Сену. Но с течением времени ее запрятали глубоко под землю. Последующие грунтовые насыпи надежно зарыли ее. Улицы и дома поднялись над руслом.
Каждое слово давалось Стерлингу с трудом. Он морщился. Раны его были мучительны. Несмотря на отвращение к кровопийцам, я не могла не сочувствовать ему. В конце концов, вопреки его неоднократным угрозам он до сих пор только и делал, что помогал мне.
– Глядя на тебя, я тоже испытываю боль. Будет лучше, если ты помолчишь. Подожди, пока не заживут раны.
Ухмылка растянула его изувеченные губы:
– Я не боюсь боли. Иначе бы не носил серьгу из серебра.
Из… серебра?
Я думала, что его неизменная булавка в ухе – железная. Приглядевшись, увидела: украшение блестело сильнее, чем презренный металл, а вокруг места прокола не заживала кожа.
– Зачем ты подвергаешь себя таким мукам? – удивилась я.
– Мне нравится жевать зубочистку и носить булавку в ухе как напоминание о том, что недавно я был смертным на галере. Но это еще не все. Зубочистка – из яблони и символизирует кол в миниатюре. Булавка из серебра – это меч, поражающий нечисть. Чтобы не забывать, кем я стал: монстром Тьмы.
Признание юноши сбило с толку. Считая свою жизнь нечестивой, Стерлинг называл себя чудовищем. Как он далек от нарциссизма Александра и всех остальных известных мне повелителей ночи, наслаждавшихся жизнью вампиров.
– Позволь рассказать самое забавное, – продолжил молодой лорд. – Мое имя Стерлинг на старом английском означает «скворец». По иронии, это же слово до прихода Тьмы обозначало самый распространенный сплав серебра «argent sterling», из которого отливали монеты и серебряные изделия. И я, вампир, ношу это имя!
От его резкого, отрывистого смеха затряслись деревянные колодки. Мне же стал любопытен тот факт, что лорд назван в честь птиц, тех существ, о которых отзывался с любовью, будто еще до своей трансмутации, принадлежал к пернатому народу, жившему в небе…
– У нас мало шансов на спасение, – прошептала я. – В исходе судебного дела сомневаться не приходится.
– Действительно. Очаровательное название «Пасть Пожирания» не способствует оптимизму. Но я почти уверен: мы обратимся в бегство. Разве ты не чувствуешь сквозняк в ногах? А этот витающий в воздухе запах крови?
После того как он заострил мое внимание, я действительно почувствовала ледяной ветерок в ногах, колыхавший фланелевую ткань моего платья. Крепко прикованная к позорному столбу, я не могла повернуться, чтобы посмотреть, откуда шел сквозняк, но догадывалась, что за пределами источников света существовал коридор, уходивший в глубины подземелья.
Я чувствовала металлический запах… Если Стерлинг говорил, что это кровь, значит, так и есть. В конце концов, он разбирался в этом лучше.
– Готов поспорить: этот алхимический свет – единственная защита от того, что скрывается за нашими спинами, – устало вздохнул Стерлинг. – Упыри больше всего боятся яркого света. Если он погаснет, мы останемся без защиты.
– Тебе, похоже, все равно.
– Тот, у кого надежды нет, не разочаруется вовек.
– Опять Шекспир?
– «Отелло».
И снова этот загадочный Стерлинг Рейндаст загнал меня в тупик.
– Ты говорил, что работал грузчиком декораций в лондонском театре. Очевидно, то время не прошло даром: ты как попугай выучил реплики актеров. То и дело говоришь стихами, будто сам играешь роль. И ничто тебя не волнует… даже собственная жизнь.
– А как насчет твоей собственной жизни? Полагаю, для тебя она крайне важна? Ты такая же, как все смертные: полна высокомерия. Считаешь себя самой ценной вещью в мире и не можешь представить, что Земля продолжит вращаться без тебя.
– Неправда! – гневно выкрикнула я громче, чем хотелось бы. – Ты не знаешь, о чем я думаю!
– Все придворные без исключения одержимы одной идеей: обеспечить себе продвижение при Дворе.
– Ты сам чванлив, думая, что можешь заглянуть в мысли других. У меня тоже есть высокие идеалы, как и у тебя, который служит английской Короне.
На него напала икота. Сначала мне показалось, что он захлебнулся собственной слюной из-за пытки серебряной цепью, длившейся более часа.
Но он смеялся. Хриплый, трагический смех, раздавшийся в этой пещере, где до нас содержались жертвы, привязанные, как и мы, к позорным столбам, привел меня в оцепенение.
– Тебя так позабавило слово «идеалы»? Если ты служишь своей стране только из корыстных побуждений, то ты ничем не лучше тех придворных, над которыми глумишься и которые не понимают значения слова «жертва».
– Это ты не понимаешь, Диана. Служить – единственное слово, что живет у тебя в голове. Будто наше существование должно непременно служить какому-то идеалу. Тебе ни на секунду не приходило в голову, что можно жить без всякой цели? Без обогащения, возвышения, верности короне? Просто жить?
У меня закружилась голова. Я бы, наверное, не устояла на ногах, если бы не столб, который крепко удерживал меня.
– Никто не живет без цели, – запинаясь, произнесла я. – Мы всегда к чему-то стремимся. Хотя бы… к будущему.
– Будущего нет. No Future.
Эти слова выпали тяжелым свинцом из разодранных уст лорда.
No Future.
Два слова. Лаконичная формулировка. Сезам, который наконец открыл мне дверь в душу Стерлинга.
– Снова Шекспир?
– Нет. На этот раз я. Слишком поздно. Тьма победила. Она поглотит мир и всех нас.
Повернув голову в колодках, он пронзительно посмотрел на меня, вложив в свой взгляд всю силу. Я впервые раскрыла в нем какую-то ломкость.
– Жажда вампиров мира растет, – тихо продолжил он. – Скоро смертных не хватит, чтобы прокормить их, и тогда они перебьют друг друга. Похожее уже началось с вурдалаками на восточных границах, где кишит ночная мерзость. Они тоже в конце концов поубивают друг друга, пока не останется ничего, кроме небытия.
