Я бросила удивленный взгляд на мальчика, крепко державшегося за отшельника. Всего лишь второй раз с тех пор, как мы с ним познакомились, я слышала его голос. Кажется, Пьеро принял Орфео за своего: две невинные души, покореженные жестокостью жизни. Один немой, другой молчун.
– Ты прав, Пьеро, – мягко ответила я. – Этот склад как раз подходящего размера. Идемте!
Орфео накинул на голову кожаный капюшон, чтобы защититься от бледного зимнего утра, и мы втроем прошли к маленькой хижине в углу оранжереи. Внутри стоял идеальный мрак, а между лопатами и граблями было достаточно места, чтобы Орфео мог свернуться калачиком. Даже запах склада, пропитавший инструменты, смешался с его собственным – сладковатый аромат мертвой листвы, собранной осенью.
Орфео устало лег, закрыл глаза и тут же уснул.
Я сняла со стены две рабочие накидки садовников: для Пьеро и для себя. А третьей накрыла плечи Орфео. Несмотря на то, что его тело, рожденное Тьмой, не было восприимчиво к холоду, я заботливо укутала его, как ребенка. Затем осторожно закрыла дверь, уверенная, что никто не потревожит сон отшельника до того, как он проснется.
– Мы должны покинуть Париж, – обратилась я к Пьеро, передавая ему накидку. – Чем дальше ты будешь от этих стен, тем лучше для тебя.
Мальчишка вытаращил на меня глаза из-под каштановых бровей:
– Дальше от этих стен?
Он попросился с нами лишь для того, чтобы увидеть день. Утренние лучи освещали его высокий лоб, ставший бледным и прозрачным после двух лет заточения под землей.
Я только могла представить, какое, должно быть, чувство освобождения он сейчас испытывал. Перспектива покинуть город, в котором он прожил всю свою коротенькую жизнь, наверное, ошеломила его.
Я положила руки на хрупкие плечи Пьеро, посмотрела прямо в глаза, которые он упрямо прятал. Мальчик был совсем невысок для своих двенадцати лет, которые я определила на глаз. Он ниже меня на целую голову.
– Тебе есть куда пойти в Париже? – ласково спросила я.
Пьеро покачал головой:
– Я знал только Неизлечимых. Провел там несколько лет, а до этого…
Его чистые голубые глаза распахнулись еще больше.
– …я помню улицу, где меня нашли.
– Ты не помнишь свою семью? Родителей? Кто дал тебе имя?
– Меня крестила мать Инкарната. Она назвала меня Пьеро
[65], как того мальчика из песни, которого съели упыри. Чтобы я не забывал: без ее милосердия я бы закончил свою жизнь так же.
Жестокость преподобной обескураживала. Я вспомнила куплет той популярной песенки:
К Пьеро протрезвевшему
Придут упыри,
Сдерут с него кожу,
Сгрызут до кости.
– А потом в хосписе появилась сестра Амаранта и объяснила, что мое имя принадлежит мечтателям и чудотворцам, – продолжил он. – Она называла меня Лунный Пьеро, – мягко улыбаясь, сообщил он. – Уверяла, что я не безумный и что мои миражи – это драгоценные подарки.
При упоминании той, которую он упорно называл сестрой Амарантой, а не Экатой и тем более не Дамой Чудес, слезы заволокли глаза мальчика. Он знал ее лучшую сторону. На несколько месяцев она заменила ему мать, которую он не помнил, прежде чем жажда мести превратила женщину в его тюремщицу.
– Что ж, если у тебя нет никаких связей, надо действительно покинуть Париж, – сказала я, погладив его по щеке. – Чтобы патруль не забрал тебя и не запер вновь в каком-нибудь детском хосписе. И прежде всего чтобы не попасть в лапы Факультета. Ты понимаешь?
Он кивнул:
– А потом?
– Потом сам решишь, что делать. Захочешь продолжать использовать свои видения для блага – добро пожаловать. Могу обещать одно: что бы ты ни решил, ты абсолютно свободен. Тебя больше никогда не запрут против воли.
Этого обещания было достаточно, чтобы успокоить паренька. Он плотнее запахнул полы накидки, глубже натянул капюшон на голову. Взял мою руку и крепко сжал ее. Так же, как до этого сжимал руку Орфео.
* * *
Мы с Пьеро вышли на заснеженную набережную Сены. Без труда проскользнули через ворота закрытого на зиму Сада Растений.
Пройдя чуть дальше на восток, мы увидели огромную строительную площадку, видимо, возведенную ночью. Мулов, груженных камнями, извлеченными с соседних улиц, краны, поставленные наспех, чтобы засыпать устье Бьевра. Сотни солдат трудились на дамбе. Мы повернулись к ним спиной, пустившись в путь на запад, вдоль течения реки.
Моя цель – как можно быстрее добраться до Версальских Ворот, выходивших на дорогу, которая вела в замок и в «Гранд Экюри».
Солнце поднялось высоко, заставляя снег искриться. Мы миновали остров Кровавого Луи и остров Сите, оставив позади силуэты Про́клятого Собора и моста Менял.
С противоположного берега на нас смотрел вытянутый Лувр, где вчера вечером Король давал пышный бал.
Я не спала более суток. Мое тело устало, веки отяжелели. Пьеро шел рядом, то и дело спотыкаясь о нерасчищенные комья снега. После продолжительного заточения в подземелье он отвык от долгих прогулок. Только я не могла позволить нам замедлить шаг. Мальчик мужественно продолжал идти, держась за мою руку.
– Пора сойти с набережной и двинуться на юг через город, – объяснила я ему после того, как мы прошли сад Тюильри. – Натяни капюшон на голову.
Мы свернули на широкую улицу, где вовсю кипела жизнь. Крики торговцев и прохожих смешивались со скрежетом лопат, расчищающих снег.
В городе царило удивительно праздничное настроение, подкрепленное слухами, что Дама Чудес побеждена. Люди не знали, что принесет им завтрашний день, для них главное – выжить сегодня. Ночь Тьмы грозила обернуться страшной гекатомбой. Но теперь они спасены. В эту ночь пройдет очередное празднование тирании вампиров, как сложилось на протяжении последних трехсот лет.
Суета несла нас, увлекая и убаюкивая. Я видела золотой купол Дома Инвалидов, чувствовала доверчивую руку Пьеро в своей. Казалось, воздух наполнился какой-то теплотой не по сезону.
Действительно. Тепло. Зимнее солнце ослепляет. Даже фасады зданий смотрятся по-другому: ярче, солиднее, как будто их отмыли от многолетней грязи.
Прохожие, скинув серые лохмотья, нарядились в разноцветные одежды странных фасонов. Я узнала джинсу, которую обожала Поппи. Остальные ткани мне незнакомы.
Прически не похожи ни на одну из предложенных журналом «Меркюр Галан». На лицах нет и в помине той покорности, печать которой носят простолюдины Магны Вампирии.
За спиной раздается звон, заставляя нас с Пьеро отпрыгнуть в сторону, чтобы избежать столкновения: странная повозка мчится по улице. Она из металла и без лошадей. Движется сама по себе под действием таинственных сил.
