Я пролежал так совсем недолго, прежде чем меня начала бить дрожь. Сначала напряглась грудь, а затем затряслись руки и ноги, а потом озноб и вовсе превратился с настоящий скрежет зубовный.
Веки постепенно становились тяжелыми, дрожь проходила, и я почувствовал себя удивительно комфортно. Серьезность положения никак не укладывалась в голове, и я как ни в чем не бывало пришел к выводу, что это приятный способ умереть. Закрыл глаза всего на секунду, потом еще на одну, а потом…
— Просыпайся, просыпайся, — сказал чей-то голос.
Я открыл глаза и увидел лесника, который тоже попал в ловушку внезапной метели. Он находился еще выше в горах и теперь спускался верхом на лошади. Я был настолько дезориентирован, что расстроился из-за прерванного сна.
— Вставай, — приказал он, — укройся этим одеялом, и я помогу взобраться на лошадь.
Спуск вниз с горы был ухабистым, но мы наконец добрались до станции рейнджеров. Оттуда они отвезли меня в больницу, где я знал большую часть персонала.
Когда я пришел в себя, то был потрясен, увидев, что мой рентгеновский снимок груди выглядит таким же белым, как и метель, которая застала меня врасплох.
Удивляюсь, как мне вообще удалось получать кислород с таким количеством жидкости в легких. Выздоровление было постепенным, но через несколько дней меня выписали, и я радовался, что лесник на лошади случайно оказался там, в этой обширной дикой местности горного хребта.
Прошли годы, и мое чуть ли не смертельное обморожение теперь было лишь отдаленным воспоминанием. Это был обычный будний день, я вышел на работу в госпиталь в привычное время — в половине шестого утра. Сначала я обычно делал обход, а затем отправлялся в операционную, прежде чем пойти в клинику, расположенную через дорогу. Однако тем утром я сделал то, чего никогда раньше не делал: сначала зашел в свой кабинет. Я даже не знаю почему. Мне предстоял больничный обход, а работы в клинике не было.
Я открыл входную дверь и сел за свой письменный стол, размышляя о том, как прошел день и почему я сижу в кабинете, как вдруг меня прервал настойчивый стук в дверь. Это произошло между половиной шестого и шестью часами, и наших сотрудников, которые приезжали к восьми, еще не было. Я поспешил открыть. На пороге стоял человек, по его щекам текли слезы, а на лице застыло выражение невероятного отчаяния.
— Я только что пережил ужасную утрату, — сказал он мне. — Мой сын гулял по каньону и отделился от своей группы. Они только что нашли его замерзшим до смерти.
Я взял его за руку, и мы сели.
— Не могу себе представить, как сильно он страдал перед смертью. Наверное, это было ужасно. Не получается перестать думать об этом, — продолжал он.
Теперь я понял, зачем пришел в офис, и, не колеблясь, точно знал, что сказать.
— Я хочу рассказать одну историю, которая поможет вам, — сказал я.
Я поведал о своем опыте переохлаждения на склоне горы пять лет назад и сочувственно объяснил, что это вовсе не было ужасным переживанием, что его сын, должно быть, был очень спокоен перед смертью и не мучился.
Лицо мужчины изменилось, пока он внимательно слушал мой рассказ. К тому времени, как я закончил, он уже успокоился. Мы обнялись, и он ушел. Это был действительно довольно короткий визит. Я так и не узнал его имени, а он — моего. Позже в тот же день в вечерних новостях рассказали о том, что накануне вечером в соседнем каньоне был найден замерзший мальчик.
Я недоумевал, почему решил задержаться в кабинете перед обходом, хотя раньше никогда этого не делал, почему скорбящий отец выбрал обычную заднюю дверь из всех многочисленных дверей в нашем медицинском комплексе и почему я точно знал, что говорить. Моя единственная догадка состоит в том, что любящий Творец специально свел меня с этим отцом, чтобы я подарил ему утешение и привнес покой в страдающую душу.
Я больше никогда не видел его.
Глава 10
Абсолютный Миссионер
Наоми Сигалове, доктор медицины
Утреннюю тишину нарушал ритмичный стук моих ботинок, эхом отражавшийся от бетонных стен гаража для врачей. Было пять тридцать утра, и я спешила в больницу, чтобы сделать быстрый обход, прежде чем отправиться в заслуженный трехдневный отпуск в Тусон, штат Аризона. Я никак не могла предвидеть, что произойдет, когда в то утро входила в двери больницы.
Моя история началась год назад, когда я впервые увидела Адель Эштон на небольшой хирургической операции. Ее всегда сопровождал муж Рон. Им было за восемьдесят, и их обветренная кожа говорила о долгих днях в африканских джунглях, где они служили врачами-миссионерами.
Они работали в импровизированной клинике в Центральной Африке, где проводили долгие часы и лечили каждого, кто приходил за помощью, а затем по воскресеньям обращались к духовным нуждам людей, живущих в отдаленных деревнях джунглей.
Это была та жизнь, которую они знали, пока возраст не лишил их выносливости, дававшей силы справляться с суровостью лечения тяжелобольных людей с использованием минимума медикаментов и почти без оборудования.
Я сидела в приемном кабинете, как ребенок у ног великих сказителей, с благоговейным трепетом слушая их рассказы об исцелении местных жителей от болезней, о которых я только читала в медицинской школе, и о применении хирургических процедур, которые я никогда не проводила.
Они были такими любящими и заботливыми, что мне пришлось напомнить себе, что не являюсь их пациентом. Они всегда спрашивали о моей жизни: семье, карьере, интересах. Но больше всего их заботило мое духовное благополучие.
— Как вы питаете свой дух? — спрашивал иногда Рон. — Вы в мире с самой собой и с Богом?
Если бы кто-либо другой задал эти вопросы, я бы, наверное, обиделась, но они всегда спрашивали с любовь и искренней заботой. Думаю, что мои ответы оставили у них впечатление, будто я знаю, что есть что-то еще в этой жизни, но определенно не верую так же, как они. Они были совершенной миссионерской парой, делавшей все, чтобы передать другим то умиротворение, которое они ощущали от знания Бога и славной жизни, которую он обещал после смерти.
Я лечила доктора Адель еще несколько месяцев и всегда получала удовольствие от наших встреч. И хотя никогда не видела их за пределами своего врачебного кабинета или больницы, я восхищалась их работой и искренней заботой обо мне, и мы стали хорошими друзьями. У них всегда в запасе была история, способная укрепить веру, и каждый из этих рассказов был более вдохновляющим, чем предыдущий.
Во время последнего визита доктор Рон очень эмоционально поблагодарил меня за заботу о его дорогой жене.
— Веруйте и полагайтесь на веру, — сказал он и пообещал: — Истина со временем откроется вам.
Меня тронула такая искренность, но я не была уверена в его словах.
Вскоре Адель поправилась, и я больше не видела своих друзей-миссионеров. Однако, поскольку мы были связаны с одной и той же больницей, я могла всегда быть в курсе их жизни. Мне сообщили, что у доктора Рона обнаружили рак и он проходил лечение. У меня возникла надежды, что терапия ему поможет и он выздоровеет.
