Келли услышала резкий вздох.
– Подожди.
Послышался приглушенный разговор. Келли узнала голоса мужа Лекси и одного из детей. «Фергюса», – подумала она. Хлопнула дверь. Когда Лекси снова заговорила, голос ее звучал тихо, но твердо:
– Как ты узнала?
– Почему ты сказала им, что не поддержишь обвинение, Лекси?
– Потому что не поддержу.
– Я не понимаю. Как ты могла отступиться от самого важного, что с тобой случилось?
– Это не самое важное, что со мной случилось, вот как! Самое важное – это мой муж. Фергюс и Альфи – самое важное. Ты, мама, папа… Все это гораздо важнее того, что произошло в Дареме целую жизнь назад.
– А как же другие? Как ты себя почувствуешь, если этот гад еще кого-нибудь изнасилует только потому, что его не признали виновным в нападении на тебя?
Лекси вздохнула.
– Я чувствую свою вину. Правда чувствую. Но это инстинкт самосохранения, Келли. Иначе я просто сломаюсь. И где тогда окажусь? Какая от меня будет польза мальчикам?
– Не понимаю, почему ты все превращаешь в черное и белое. Могут пройти годы, прежде чем того типа поймают – если вообще поймают, – и тогда ты почувствуешь себя совершенно по-другому.
– Но разве ты не видишь, что именно эта неопределенность и делает все таким трудным? – Голос сестры надломился. Келли ощутила комок в горле. – Я не знала, в какой момент все может случиться. Не знала, вдруг мне позвонят и скажут, что кого-то задержали или кто-то пришел с новой информацией. Что, если это произошло бы за день до собеседования? Или в день рождения кого-то из детей? Я счастлива, Келли. У меня хорошая жизнь, у меня семья, которую я люблю, а то, что случилось в Дареме, было миллион лет назад. Я не хочу это ворошить.
Келли ничего не ответила.
– Ты должна это понять. Должна понять, почему я так поступила.
– Нет. Я вообще ничего не понимаю. И уж точно не понимаю, почему ты мне об этом не рассказала.
– Вот поэтому, Келли! Потому что, даже когда я хотела двигаться дальше, ты мне этого не давала. Ты служишь в полиции и всю жизнь копаешься в прошлом, ищешь ответы. Но иногда ответов нет. Иногда дерьмо случается, и, чтобы справиться с ним, приходится выбрать лучший способ из тех, что у тебя есть.
– Отрицание – не лучший способ…
– Ты живешь своей жизнью, Келли. Позволь мне жить своей.
Связь прервалась, и Келли осталась одна в холодном дворике, наполовину скрытая тенями.
24
– Волнуешься, родная?
– Чуть-чуть.
Час дня. Суббота. Мы на кухне, убираем в холодильник остатки супа, который я сварила. Хотела, чтобы Кэти перед репетицией поела горячего, но она лишь ковыряла булочку, а к супу даже не прикоснулась.
– Я тоже волнуюсь, – улыбаюсь ей, стараясь проявить солидарность, но у Кэти вытягивается лицо.
– Думаешь, у меня ничего не получится?
– Ой, милая моя, я совсем не это имела в виду. – Мысленно пинаю себя за то, что опять что-то не то сказала. – Я не за тебя волнуюсь, а просто взволнована. Бабочки в животе, понимаешь?
Обнимаю ее, но раздается звонок в дверь, и Кэти отстраняется.
– Это, наверное, Айзек.
Вытирая руки кухонным полотенцем, я следую за ней в холл. Сначала будет технический прогон, а потом начнется генеральная репетиция, на которую придем мы все. Я очень хочу, чтобы мне понравилось. Ради Кэти. Она высвобождается из объятий Айзека. Тот здоровается, и я нацепляю на лицо улыбку.
– Спасибо, что заехал за ней.
Ни капли не кривлю душой. Айзек Ганн не тот, кого я выбрала бы для своей дочери, – слишком уж льстивый и слишком старый для нее, – но он заботится о Кэти, этого отрицать нельзя. Она ни разу не возвращалась одна после репетиции, Айзек даже подвозил ее домой после окончания смены в ресторане.
Констебль Свифт обещала позвонить, как только они отследят Люка Фридланда. Звонка все еще нет, и я нервничаю. Сегодня дважды заходила на сайт и просматривала данные других женщин из списка, скачала тех, у кого стояла пометка «доступна в выходные». А что, если за ними прямо сейчас следят?
Спускается Джастин. Он кивает Айзеку.
– Как дела, чувак? Мама, я ухожу. Не факт, что вернусь сегодня.
– Нет, вернешься. Мы пойдем смотреть спектакль Кэти.
– А я не пойду. – Он поворачивается к сестре и Айзеку. – Не обижайтесь, ребята, но это не по мне.
Кэти смеется.
– Всё в порядке.
– Нет, не в порядке, – твердо говорю я. – Мы всей семьей пойдем смотреть, как Кэти играет в своем первом профессиональном спектакле. Конец дискуссии.
– Послушайте, не стоит из-за этого ссориться, – произносит Айзек. – Если Джастин не хочет идти, мы не против. Правда, Кейт?
Он приобнимает ее за талию, она смотрит на него и кивает.
Кейт?
Я стою всего в нескольких футах от дочери, но кажется, что между нами огромная пропасть. Еще несколько недель назад мы с Кэти были вдвоем против всего мира, а теперь меня заменили. Теперь есть Кэти и Айзек. Кейт и Айзек.
– Это всего лишь генеральная репетиция, – говорит она.
– Тем более мы должны подбодрить тебя, чтобы ты была готова к премьере.
Даже Джастин понимает, что меня не переубедить.
– Ладно.
Айзек кашляет:
– Нам лучше…
– Увидимся там, мама. Ты же знаешь, как добраться до театра?
– Да, да. Ни пуха, ни пера! – От улыбки у меня болят щеки.
Я стою в дверном проеме, смотрю им вслед и машу рукой, когда Кэти оборачивается. Затем закрываю дверь. В холле сделалось холодно от воздуха с улицы.
– Знаешь, ей ведь все равно, буду я там или нет.
– Мне не все равно.
Джастин прислоняется к перилам и задумчиво смотрит на меня.
– Ну да? А может, тебе просто хочется, чтобы Кэти думала, будто ты воспринимаешь ее актерство всерьез?
Я краснею.
– Я действительно воспринимаю ее всерьез.
Джастин ставит ногу на нижнюю ступеньку, разговор ему наскучил.
– И чтобы ты могла это доказать, остальным придется сидеть и пялиться на какое-то шекспировское дерьмо. Браво, мам.
Мы с Мэттом договорились, что он заедет за нами в три. Мэтт звонит в дверь, но, когда я открываю, он уже возле дома Мелиссы.
– Жду в такси, – говорит он.
Пока я подгоняла Джастина с Саймоном и надевала пальто, Мелисса и Нил успели занять места в машине: он – впереди, она – сзади. Я сажусь рядом с ней, оставляя место для Джастина. Саймон занимает откидное сиденье позади Мэтта.
