– Ты про здешних? – Свенельд не понял, варягов Бьюрланда или мерен она имеет в виду.
– Мерен. Так хочет Ошалче, она уже наметила мне в мужья каких-то своих племянников.
– Но если ты не хочешь… Неужели Даг послушает ее, а не тебя?
– О да-а! – протянула Арнэйд и, наконец подняв глаза, многозначительно взглянула ему в лицо. – Был бы ты неженат, я бы дала тебе совет: не женись на мерен удор
[24]!
Свенельд невольно раскрыл глаза, сообразив, что здесь скрыто нечто важное, а Арнэйд зашептала:
– Они владеют искусством забирать мужей в руки, так что те не могут ни в чем им перечить! У них и пословица есть: «Что жена думает, то муж и говорит». Ошалче намекала, что обучит меня этому, но только когда я буду сговорена с кем-то по ее выбору. Я точно не знаю, что это за средства, но догадываюсь… что никакие самые противные сейд-коны
[25] таким не занимаются!
– Брать в жены куницу я и не думал, – Свен улыбнулся, радуясь, что она вроде бы перестала сердиться. – Я по-меренски и не знаю ничего, кроме «ёлуся» да как бобры называются.
– Хм! Еще посмотрим, что ты скажешь, когда узнаешь…
– Что я узнаю?
– Думаешь, просто так мои братья так обрадовались твоей женитьбе!
– Девушка, ты говоришь загадками, будто вёльва, но я-то не Один, чтобы их разгадывать!
Теперь Арнэйд смотрела ему в лицо почти в упор – так близко, как они еще никогда друг к другу не подходили. Не сказать чтобы Свенельд сын Альмунда был красавец – слегка припухшие после сна, глубоко посаженные глаза, растрепанные влажные волосы, молодая русая бородка, сбегающая вдоль края щеки к заостренному подбородку. Но это истинно мужское лицо: есть в нем решимость и всегдашняя готовность к действию, пленяющие женщину сильнее красоты. Высокий рост, широкие плечи, соразмерное сложение, легкие и ловкие движения – девушка могла им залюбоваться. Повадки у него не слишком располагающие, однако чувствуешь, что человек он хоть и не улыбчивый, но искренний, и в его прямоте нет злобы. Сейчас, когда ни о чем таком уже вовсе не следовало думать, Арнэйд вдруг стало очень жаль, что они неровня. Такого мужа не пришлось бы стыдиться даже дочери настоящего конунга, не то что «бобрового».
– Скоро ты все узнаешь! – Арнэйд выразительно округлила глаза и наконец оттаяла. – Дай отнести яйца, а то Ошалче пошлет меня искать!
– Здесь мытный сбор за проход с товаром! – не дрогнув лицом, заявил Свенельд.
Арнэйд еще раз округлила глаза, теперь уже с видом незаслуженного страдания. Но не возражала, когда Свен наклонился и слегка поцеловал ее. От прикосновения к ее губам его обдало жаром, сердце забилось как бешеное, но он сам себя осадил, не стал ждать, ответит она или нет. Примирились, и довольно. А то и правда до «острова» недалеко, того, что ясеневыми древками огораживают и по два запасных щита с краю кладут…
Девушка высвободилась и ускользнула в главный покой со своим лукошком. Свен остался в сенях, проводя рукой по щеке и стараясь успокоиться. Странное дело, но теперь, когда он был женат, встреча с Арнэйд взволновала его сильнее, чем в прошлые годы. Может, оттого, что перед лицом зрелой, пышущей жизнью и тайным желанием девушки его женитьба на Вито показалась насмешкой? Если бы не Вито… сейчас он был бы недалек от мысли таки посвататься к Арнэйд, пусть это и неразумно. Даг, хоть и конунг всех здешних бобров и лисиц, все же Свенельду, потомку Халльмунда Старого, неровня.
Но из Арнэйд вышла бы настоящая жена! А не такая, с какой только «в криночки» играть!
Что она там сболтнула про «по две и по три жены»? Позволил бы Даг своей дочери пойти второй женой к человеку знатного рода? Она бы ему очень пригодилась на те годы, пока Вито подрастает!
– А-а, девушка! – донесся сквозь неплотно закрытую дверь голос Боргара – такой же помятый, как утреннее лицо его хозяина. – Хорошо, что ты пришла! Я сам хотел идти тебя искать!
– Чем я могу услужить с утра пораньше такому выдающемуся человеку? – весело и даже игриво ответила Арнэйд, и Свен ощутил нечто вроде ревности.
– Сейчас – разве что ковш воды холодной, а я сговориться насчет пира. Хочу, чтобы ты села со мной рядом и мы могли вести учтивую беседу! Средний Альмундов сын, слава асам, больше не жених, но он привез третьего, такого же бойкого лосося, и я хочу заранее о себе позаботиться!
– Я спрошу у отца, с кем рядом он велит мне сесть, – с неудовольствием ответила Арнэйд. – Если Ошалче позволит мне сидеть за столом – здесь не в обычае, чтобы женщины ели вместе с мужчинами.
На Велерада, бывшего моложе ее на два года, она смотрела лишь с любопытством, как на всякого нового человека. Но Боргар привлекал ее ничуть не больше – с его полуседой бородой и таким лицом, что при взгляде на него приходила на ум доска из китовой кости и «гладильный камень» зеленого стекла, привезенные еще для покойной матери из Свеаланда и доставшиеся Арнэйд по наследству, – уж слишком долго он носит это лицо, совсем измялось!
– А то смотри! Если ты пожелаешь и мы сговоримся с Дагом – нынешней же зимой увезу тебя в Хольмгард!
Арнэйд не ответила, видимо, занятая перекладыванием яиц. Может, уехать в Хольмгард из этого медвежьего угла для нее было бы и недурно, подумал Свен. Но с трудом мог представить Арнэйд, радостно летящую в объятия хитроглазого Черного Лиса.
– Боргар, зачем тебе сейчас жениться? – сказал Свенельд, входя в покой. – Ты забыл, что летом мы отправляемся на Хазарское море?
* * *
Днем с десяток местных женщин под предводительством Ошалче явились готовить для приезжих пир. Заранее поставив тесто, они пекли ячменные тыртыши – круглые хлебцы с лесной ягодой, варили уху на молоке, готовили щюрму – похлебку, где отвары из птицы и из рыбы соединяются с луком и репой. С ними пришла и Арнэйд, но Свенельд ее больше не видел до самого вечера – вместе с Дагом и Боргаром он занимался приемом дани с Бьюрланда. Осматривали в клетях шкурки: куница, бобер, лиса, заяц, барсук, белка. С Силверволла следовало получить четыре сорочка куниц, но иные платили не куницей, а другими мехами, которых на ту же стоимость требовалось больше: вместо одной куницы шли два бобра либо двадцать четыре белки. И каждую шкурку нужно было осмотреть, чтобы была без изъяна, правильно снятая, не попорченная при выделке. Взяв что положено за дань, завели торг: теперь ловцы и перекупщики-варяги несли такие же шкурки, но уже за плату. Рассчитывались с ними серебром – сарацинскими шелягами, привезенными из Хольмгарда, или разным товаром. К полудню с тем же делом приехали люди из Хаконстада и Ульвхейма, привезли припасы для корма дружины. Два других варяжских селения были слишком близко – дитя легко дойдет, – чтобы имело смысл перебираться туда на постой, поэтому тамошние жители везли все с них причитающееся и свою долю припасов на прокорм дружины в Силверволл. За осмотром товара и расчетами всем толковым людям работы хватило до самой темноты, и прекратили только, когда Ошалче в третий раз прислала челядина: еда стынет, боги гневаются!
