Стол был накрыт изобильно, но угощение составляла главным образом дичь. На деревянных блюдах были разложены десятки жареных заячьих тушек, особенно любимых мерен. Угощали птицей всех видов – были здесь не только тетерева, глухари, рябчики, но и совы, сороки, вороны. Женщины разносили белый сыр, гороховый кисель, блины, которые пекли у очага, похлебки из рыбы в дымящихся котлах, железных и медных.
Но скоро приступить к угощению Свенельд не надеялся: обычай приема важных гостей у мерен был долгим и обстоятельным. Сперва Тойсар, за ним Боргар отламывали по кусочку от блина и бросали в огонь, прося принять угощение Поро кугу юмо – великого доброго бога вселенной, потом Ош-кечы кугу юмо – великого бога светлого дня, Мэр кугу юмо – великого бога народа… Богов, как Свенельд уже знал, у мерен насчитывалось около семи десятков, а еще у каждого из них имелась мать, которую тоже надлежало почтить, и вестник – особый дух, в чьи обязанности входило передать приносимое. Богов угощали блинами, потом осторожно, чтобы не залить огонь, отливали на камни очага немного пива из ковшей.
Закончив с этим, Тойсар стал обходить гостей за столами. Его сопровождала немолодая женщина, судя по обилию бронзовых украшений, жена-большуха, иначе – покшава. Каждому они вручали ковш пива, который требовалось выпить до дна и перевернуть.
Помня о затеянном деле, Свенельд учинял быстрый осмотр каждой женщине из тех, что неслышно сновали у столов, – надеялся увидеть ту девушку баснословной красоты. В день главного пира угощать приезжих собирались жены старейшин, поэтому в гриднице стоял непрерывный звон от многочисленных украшений с подвесками на одежде и даже башмаках. У одних большая круглая застежка с подвесками красовалась посредине груди, скрепляя кафтан, у другой – две треугольные подвески, тоже с «лапками» на литых цепочках, звенели на плечах. Из-под белых головных покрывал свешивались косы, на концах тоже украшенные узорными подвесками; концы косы и головного покрывала были у каждой заткнуты за плетеный пояс. Обувью женам мерен служили простые поршни сыромятной кожи, с продернутым по верхнему краю ремешком, но и они изобиловали бронзовыми и медными украшениями.
– Что, есть тут ваша невеста? – подталкивал Свен локтем Арнора, которого нарочно держал поближе к себе.
– Пока нет, – тот быстро огляделся. – Увидишь ее – сам поймешь.
– Да ты не робей! – поддразнивал его Свен с высоты опыта мужчины, у которого сватовство и свадьба уже позади. – Ты ж так похож на мерен, они тебя за своего должны считать!
И украдкой дернул Арнора за правое ухо, в которое было вставлено небольшое серебряное колечко. Ни русы, ни славяне не носили серег, это украшение Свенельд видел только у мере или хазар в Итиле, и оно его забавляло.
– Зря смеешься! – Арнор отбил его руку. – Вас они сочтут жалкими оборванцами, у кого нет средств даже на маленькое медное колечко! Дети здешние вас засмеют!
– Что, Велько, хочешь себе такие? – Свен обернулся к младшему брату, сидевшему с другой стороны.
Они шептались украдкой, пользуясь тем, что в большом помещении, полном людей и движения, тишины не может быть; но болтать, пока хозяин обходит гостей, не полагалось.
– Ты смотри – у их набольшего аж по две серьги! – Велерад в ответ тайком кивнул на Тойсара.
Свенельд только хмыкнул, продолжая тайком разглядывать женщин. При таких подарках, какие они привезли, он не боялся, что русь из Хольмгарда сочтут оборванцами. Отроки внесли и поставили на скамьи у стен большие лари и мешки. Когда наконец начался пир, когда Тойсар поднял чашу на богов и на здоровье Олава конунга, Боргар с ответным словом преподнес присланные Олавом дары: серебряные браслеты, гладкие и с чеканным узором, несколько отрезов тонкой шерсти и даже немного яркого хазарского шелка. В ответ Тойсар велел подать связки куньих и лисьих шкурок: для Олава и его семьи, для самого Боргара и его спутников, кому больше, кому меньше, в зависимости от положения. Больше всего получал Боргар, за ним Свенельд, Тьяльвар и Гунни – не зря Свен рассчитывал на эту поездку, собираясь сшить для Вито кунью шубку. Помня о ней, он особенно обрадовался подарку; уже видел мысленно, как выложит куниц перед Вито и как она обрадуется. У себя там, на Велетском море, она такого не видала. Конечно, хорошие меха завозились и туда, но там их было куда меньше и стоили они дороже.
– Ты видел, да? – прошептал Велерад старшему брату, глядя на чашу перед собой на столе. – Видел, чем она отделана?
– Обычные шеляги, – с видом мнимого равнодушия отвечал Арнор. – Рубленые…
– Свен, ты видел? Они рубят шеляги, из самой широкой части берут полосочку и обивают ими чаши!
Свен взял со стола деревянную чашу и повернул к свету. И правда, весь ее верхний край был окован тонкими полосками серебра, вырубленными из середины сарацинского шеляга и сохранившими следы печати; каждую такую полосочку сгибали пополам, надевали на край чаши и прикрепляли крошечными заклепками.
– Люди живут богато и могут себе позволить! – наставительно отвечал Свен.
– Давайте сюда! – Тьяльвар забрал у них чашу. – Что вы как чащобы! Будто сроду шелягов не видали!
– Я видал, но не на чашах же! – шептал потрясенный Велерад. – А обрубки с краешков они что – выбрасывают?
– Да нет, в переплавку пускают. Вон! – Свен кивнул на женщину средних лет, проходившую мимо с кувшином.
Видя, что гости на нее смотрят, женщина улыбнулась и подошла подлить им пива; они придвинули к ней свои чаши. Смуглые от работы руки женщины были украшены пятью или шестью серебряными перстнями с широкими щитками, начищенными к празднику и ярко блестящими; поверх рукавов зеленоватого в бурую полоску шерстяного кафтана сидели три или четыре браслета, один серебряный, остальные бронзовые. Если постараться, можно было бы вычислить, сколько куниц добыл ее муж, чтобы приобрести всю эту красоту.
Гости налегали на угощение, женщины подносили новые хлебы, разливали пуре и пиво. Управляла ими жена Тойсара – немолодая морщинистая женщина, одетая в кафтан из полосатой шерсти. Подвески из бронзы были даже на ее башмаках, из-за чего малейшее движение сопровождалось перезвоном – по их обилию можно было сразу понять, что это знатная женщина, искусная в литье, хранительница преданий.
– Вон, посмотри, – Арнор украдкой показал на нее Свенельду. – Это Кастан, жена Тойсарова. Мать ее… девушки.
– Старуха-то не так что собой хороша! – насмешливо шепнул Свен.
– Так мы и не к ней сватаемся! – буркнул Арнор. – Зато она рода самого лучшего – Юксо-ерге. Дочери Лебедя – их так называют. И она, и Ошалче – дочери Лебедя, Юксодыр. Они самыми мудрыми слывут, всякие хитрости превзошли.
– Будет ли с того добро? – Свен качнул головой.
Ему вспомнилось, что говорила Арнэйд: «Не женись на меренской удор…» Со слишком хитрой женой жить нелегко. Он снова покачал головой, глядя на морщинистое, потемневшее лицо Кастан. Взгляд у нее и впрямь властный, служанками управляет одними глазами и легкими движениями бровей. Боятся ее, видать. И хотя Свенельд никогда не думал жениться на меренке, он испытал облегчение от мысли, что его-то жена, уже найденная, совсем на нее не похожа. Даже почувствовал, что, кажется, скучает по Витиславе! По сравнению со скуластыми, плосковатыми лицами меренских жен, которые все, на его взгляд, были похожи, как сестры, ее тонкое белое, как цветок, личико в памяти казалось особенно нежным.
