– Как смотрят друг на друга семьдесят семь разных деревьев, пусть так же привяжутся ко мне его сердце и печень! Как горит огонь в очаге, пусть так же горит его сердце и печень, чтобы ни единой мыслью он не вышел из моей воли! Как день и ночь стонет ветер, пусть так же стонет его сердце и печень! Как серебряная вода день и ночь ревет и воет, пусть так же сердце его и печень ревет и воет!
Глаза Кастан были прикрыты, но Илетай с робостью и беспокойством поглядывала на лицо матери. Перед мысленным взором той сейчас проходили ее помощники – птицы и звери, боги и их приближенные. Все они участвовали в ворожбе, и умение призвать их составляло главную силу мудрой матери Кастан.
Илетай уже не раз видела, как мать творит ворожбу, но сейчас слышала, что заговор идет не так гладко, как обычно. Шепот Кастан звучал с натугой, как будто вот-вот ей не хватит дыхания и она умолкнет; Илетай различала легкие заминки, будто на пути этого голоса встают некие препятствия. Изумленная, она забыла о робости и уставилась в лицо Кастан; веки той были опущены, лицо слегка подергивалось.
Но вот шепот стих. Несколько мгновений Кастан стояла молча, покачиваясь на положенном плашмя топоре и ловя равновесие. Илетай видела, что ее мать с трудом переводит дух. Наконец Кастан открыла глаза и стала связывать между собой рукава рубахи. Потом свернула ее в плотный комок, уложила на дно ямы и зашептала снова:
– Как связаны рукава этой рубашки, так же связаны руки Севендея из рода руш! Когда рукава этой рубашки смогут развязаться, тогда Севендей выйдет из воли моей, Кастан Юксодыр!
Склонившись над ямой, Кастан резко дунула на рубаху и обвела ее руками по кругу, заключая внутри призванную силу. Медленно кивнула Илетай. Подгребая землю обломком горшка, девушка принялась закапывать яму. Вернув всю вынутую землю на место, осторожно притоптала, так чтобы над погребенной рубахой не осталось бугорка.
Только после этого Кастан сошла с топора и вновь встала на земляной пол. Топор был ей необходим: годы и рождения детей лишили ее нескольких зубов, а без них, если не заменить их «железным зубом», заговор выйдет слабый. Простую, легкую ворожбу она уже давно доверяла Илетай, у которой имелись все зубы и сила нерастраченной молодости, но сейчас случай был слишком важным, требовался опыт и мудрость.
Когда на поверхности земли почти не осталось следа, Илетай вернула на место бочонки-лянгежи. Теперь никто даже при ярком свете не заподозрит, что здесь недавно копали землю и творили связывающую ворожбу.
Мать и дочь вернулись к очагу и присели отдохнуть. Огонь почти погас, только головни еще вспыхивали багровым.
– Как все прошло, ави? – шепнула Илетай. – Все сложилось как нужно?
Сердце ее билось так сильно, что было трудно дышать; казалось, бронзовая узорная застежка на груди сейчас зазвенит. Она попыталась обмануть мудрую аву Кастан, нарушить ее волю и подчинить своей! Что если духи-помощники выдали ее, и под спокойствием Кастан сейчас таится гнев, готовый обрушиться на голову непокорной? Догадайся мать о ее помыслах – ей ничего не стоит подчинить волю Илетай, и тут уж промаха не будет. Впервые в жизни Илетай пошла против матери, хоть и тайно, и в эти мгновения морщинистое лицо Кастан, едва видное в тусклом свете с очага, казалось ей лицом самой Матери рождений, всесильной и строгой.
– Нет… – медленно обронила Кастан, и у Илетай оборвалось сердце, а в груди разлился холод. – Не все сошло гладко. Нам мешали.
– К-кто? – сглотнув, едва выговорила Илетай.
– Я не ведаю этих духов. Мои духи явились на зов, но пришли и другие, каких я не звала.
– Что это за духи?
– Один был как огромный черный медведь, – полуприкрыв глаза, медленно вспоминала Кастан. – Другой имел вид рослой женщины в белой одежде. Они встали на пути моих слов и преградили им путь. Мои духи напали на них и пытались прогнать, но они окружили себя стеной силы, и мои речи не могли за нее проникнуть.
– Так ворожба не получилась? – Илетай расширила глаза, притворяясь, будто огорчена.
Кастан помедлила, потом все же кивнула:
– Получилась. Я вложила силу слов в рубаху. Его воля будет связана. Севендей подчинится нам.
– Но кто были те духи? Кто их прислал, откуда у них сила?
– Думается мне, на него наложены оберегающие чары. Он знатного рода, у него тоже есть мать… и молодая жена. Кто-то из них мог окружить его стеной чар. Или они обе. Думается, один из этих духов был слугой его матери, а другой – жены. Но здесь наша земля, очаг наших предков, здесь наши боги сильнее. В этой борьбе верх останется за мной.
Илетай тайком перевела дух. Известие о защитниках Севендея ее подбодрило – эти духи были ее союзниками. Но и мать сильна, поэтому хорошо, что она догадалась приказать Алдыви взять рубаху не Севендея, а кого-нибудь другого, лишь бы из русского дома. Мать не шила этих рубах и не сможет отличить одну от другой, а Илетай сбила ее чары с верного пути еще до того, как узнала, что у него есть защита и в невидимом мире.
– Если от нашего дела не будет толку, – снова заговорила Кастан, и Илетай чуть заметно вздрогнула, – я еще поборюсь с этими духами и заставлю их уйти восвояси!
* * *
Ночью Свен спал плохо, а когда утром, сходив в нужной чулан, вернулся к лежанке, там его уже ждал проснувшийся и недовольный Велерад.
– Свенька, что с тобой было?
– Что? – Свенельд лег на свое место и натянул кожух до носа.
– Ты мне всю ночь спать не давал! Лягался, локтями пихал и мычал, что материна корова!
– Сам корова… – по старой привычке буркнул Свен.
– Тебя что, мары мучали?
– Да… ётунова хрень какая-то снилась, – признался Свен. – То какие-то птицы, то звери… Какие-то волки, зайцы, белки, барсуки… будто вся эта дрянь ко мне прямо в лицо лезет, лезет, я прямо чувствую, как мне они своим мехом тычутся, своими лапами когтистыми хватают… Я им кричу: «Пошли все в Хель!», а просыпаюсь, слышу – мычу.
– А чего они хотели?
– Тролль их знает… – проворчал Свен и одернул рубаху.
Под рубахой он был опоясан тонким тканым пояском с девятью наговоренными узлами – рукодельем юной супруги, и он, задевая поясок, каждый раз мельком вспоминал Вито. Мелкие, эти узелки, если лечь неудачно, давили в бока и могли помешать спать. Однако Свен хорошо понимал, что снимать оберег нельзя. Земля чужая, мало ли что? Вон, всякая дрянь снится…
– Эй, дренги! – раздался голос Боргара, еще более сиплый спросонья. – Хватит разлеживаться! Нам сегодня ехать в Шурс-бол, тамошние бобры и куницы заждались!
Несколько дней русы разъезжали по округе, собирая дань с более отдаленных от Арки-варежа поселков, даже с отдельных лесных дворов, где жили ловцы. Даг, оба его сына, Хравн, Логи и еще кое-кто из местных русов служили им проводниками и толмачами и за это получали по три белки в день. Когда объезд закончился, на Русский двор снова потянулись приезжие – начался торг. Опять двор заполнился гружеными санями – бочонки меда, головы желтовато-бурого воска, связки шкурок на ивовых кольцах. Внутри дома на длинных столах и лавках был разложен привезенный из Хольмгарда товар. В прочных дубовых ларцах, запертых на железные замки, привезли сарацинские серебряные шеляги, разноцветные бусы – стеклянные, сердоликовые, хрустальные. Каждый шеляг и каждая бусина проделывали очень долгий путь: с Хазарского моря через низовья реки Итиль, через владения кагана, через переволоку с Итиля на Дон, оттуда по рекам и волокам на Оку, оттуда другими волоками на Десну, с нее на Днепр, потом вверх по Днепру до Свинческа, а уж оттуда, снова через волоки, на Ловать, Ильмень-озеро и Хольмгард. Неудивительно, что в землях словен и мере стеклянная бусина стоила кунью шкурку, хотя в Багдаде хазарские купцы получали за эту шкурку целую горсть таких бус.
