– Стрелы не бережет, – осуждающе шепнул Толмак Талаю.
Этот наконечник из ствола было уже не вытащить, но русы, казалось, на это не обратили внимания. Железа у них много, не то что у мерен; они вели игру за нечто более дорогое.
– Они равны, – сказал Толмак, и Свен понял его мысль по глазам.
– Ну, парни, осталось по одной. Может, еще дальше? – Свен показал назад, предлагая еще немного отойти.
Толмак кивнул и показал пять пальцев – еще пять шагов. Пока они отмеряли расстояние, оба бойца дышали на руки и «подогревали» луки. Придирчиво осмотрели стрелы. У того и другого грудь вздымалась от волнения и напряжения. Последняя стрела все решит.
– Давай опять ты первый! – знаком предложил Велераду Талай.
Стрелять первым легче, чтобы не ждать потом исхода, зависящего от другого, когда ты уже ничего не можешь сделать.
– Давай ты! – в ответ Велерад тоже показал ему на черту и улыбнулся, будто совсем не дорожа этим преимуществом.
Талай задержал на нем взгляд. Его выучка как стрелка была не хуже, возмещала даже более слабый лук. Но Велерад готов был с легкостью уступить сопернику более выгодные условия, будто они ничего не значили. Он дул на пальцы, показывая, что замерз, но продолжал улыбаться. Румянец во всю щеку, темные брови-куницы, блестящие глаза цвета запыленного желудя. Избранник Илетай. Тот Сын Неба, ради которого сестра покинула дом, родителей, все свое племя. Тот, кто обещает увести мере за южные моря, навстречу судьбе, которой они раньше не ведали. Сбудется ли это – решат два выстрела. Даже один. Останутся ли мерен жить, как жили уже многие века, или станут другими?
– Иди ты, – Талай кивнул на черту. – Я пока дух переведу. – Он положил руку на грудь, где под кафтаном из бело-рыжей телячьей шкуры висел охотничий оберег из птичьей косточки и медвежьего зуба на бронзовом кольце.
Велерад видел по его глазам, что дело не в усталости, но больше не стал спорить – не вечно же им топтаться на морозе без кожухов. Встал к черте, поднял лук. Волнение куда-то делось. Солнце, будто было на его стороне, спряталось за облако, резкий блеск снега приугас. Одно мгновение – и он получит Илетай либо потеряет ее и все то «стадо», что она ведет за собой…
Но образ Илетай мелькнул в мыслях и растаял. Важен был только выстрел. Сегодняшняя, мгновенная победа, которая покажет, что не зря он, Велерад, зовется сыном Альмунда, внуком «морского конунга» Годфреда и числит в своих предках самого Харальда Боезуба.
Годо попал бы в этот мешок с восьмидесяти шагов…
Когда стрела сорвалась с тетивы, у каждого оборвалось сердце, будто оно и было целью. Стрела вошла между древками четырех стрел, уже сидевших в середине мишени, и раздвинула их своим наконечником. До зрителей долетел легкий треск дерева. Но взамен крика раздался лишь общий вздох – люди не верили своим глазам. Помахав стрелкам, чтобы погодили, русы и мерен наперегонки побежали смотреть.
– Вот это диво!
– Никогда такого не видел!
– Ётуна мать!
Велерад отступил от черты с таким чувством, будто где-то в небесах все они одобрительно кивнули и тем сняли огромную тяжесть с его души – дед Годфред, прадед Регинфред, и так до Харальда Боезуба. Ну, и Годо оценил бы, если бы видел.
Свен забрал у него лук, Вигнир накинул ему на плечи кожух.
– Не расслабляйся, – негромко бросил брату Свен. – Если он тоже попадет, будем стрелять до первого промаха.
А это было вполне вероятно: соперники друг друга стоили.
– Стреляй уже, что ты копаешься! – в нетерпении выкрикнул Ерай, приплясывая на снегу.
Талай глубоко вдохнул, выпустил облако пара, взял стрелу. Свен вдруг заметил, что тот дрожит: не то замерз, не то не совладал с волнением. И каждое впустую утекавшее мгновение ослабляло его; зубы стучали, дрожь усиливалась.
– Стреляй, иначе все к Ёлсу… – негромко велел брату Толмак.
Еще раз вдохнув, Талай заученным движением вскинул лук. Еще одна стрела, и Илетай останется с ними дома… Все будет как раньше…
Он замер, привычно стараясь остановить время, задержать дыхание… Все они останутся дома, все пойдет как всегда… Никто из них не обретет добычи и славы, воля авы Кастан пребудет нерушимой… мать будет довольна… А сестра…
Мысли вернулись к Илетай. Он поведет ее домой… ее грустные глаза… отвернутое от него лицо…
«Чем бы все ни кончилось, я люблю тебя, шоля»…
Внутри что-то оборвалось, будто он вдруг обнаружил, что целит в родича, но остановить летящую смерть уже поздно… Сами собой в миг выстрела кончики пальцев чуть дернули тетиву назад. Стрела сорвалась с тетивы, будто обрела собственную волю и больше не хотела ждать. В этот самый миг, еще не видя, куда она ударит, Талай ощутил, что сбил выстрел. И первым из всех увидел, куда попал, – в нижний край «бычьего глаза», на три пальца ниже остальных. Дрожащая, как от стыда, стрела знаменовала конец состязания.
Вот ее увидели и другие, но все еще было тихо. Русы и мерен вглядывались, осознавая, что все кончилось.
Талай зажмурил уставшие глаза и опустил лук. В ушах шумело, перед глазами плыли красно-зеленые пылающие пятна. Дрожь усиливалась. Он понимал, что проиграл, но это не вызывало в нем никаких чувств; только сознание, что выбор сделан, а последствия его станут ясны не здесь, над рекой близ погоста, под старыми елями, а в других местах и много времени спустя…
* * *
– Ру-у-усь! – восторженно ревели люди Боргара, собравшись в тесную толпу, обнимались, а Велерад уже отмахивался от желающих хлопнуть его по плечу – все плечи отбили.
Но мерен, тоже собравшиеся в кучу поодаль, не сразу примирились с поражением.
– Ты мажешь, как девчонка! – возмущенно орал Ошай, чувствуя, что он-то и потерял больше всех. – Кто так стреляет! Ты медведю в задницу с трех шагов не попадешь, и то к счастью для тебя! Тебе только по курам у себя во дворе стрелять!
– Он слил! – шептал Шабар, хватая за рукав то одного товарища, то другого. – Я видел: он локоть не довел, левое плечо не припустил! Он нарочно!
– Без души стрелял, я тоже приметил… – с огорченным видом отвечал Кучук.
– Он волновался! – вступился за товарища Кудай. – Кто бы был спокоен в таком деле!
– Куда годится стрелок, если не умеет успокоиться? Он ловец или девчонка! Заплакал бы еще!
– Там было пятьдесят шагов! Ты бы сам попробовал!
– Я и хотел, да вы мне не дали!
– Уж не сглазил ли его кто? – хмурился Ашалай, сын Вараша, сердито поглядывая на русов, окруживших Велерада. – Иначе он не промазал бы, как пятилетний!
– Сглазил? Кто? – завопил Боргар, которому Вигнир коротко перевел, о чем у мерен идет речь. – Кто здесь мог его сглазить? – С самым воинственным видом он устремился прямо к Толмаку и Ошаю. – Кто видит здесь хоть одну бабку-ворожейку? Или, может, по-твоему, я похож на бабку-ворожейку? Попробуй сказать мне это в лицо, и я тебе сейчас ноги узлом завяжу!
