Через три-четыре перехода устраивали дневку: чинили лодьи и снасти, отправлялись на лов в леса по берегам, ловили рыбу. Местные жители, убедившись, что войско не враждебно и нет опасности уехать со связанными руками на рабский рынок, собирались поглазеть и послушать новости. Ближе к вечеру Грим-Бранеслав созывал всех бояр и хёвдингов к своему шатру, усаживал в круг на бревна, угощал ужином и расспрашивал: как идет дорога, целы ли люди и лодьи, нет ли больных, всего ли хватает, не случилось ли чего. Хоть и юный, он имел толкового наставника-кормильца и хорошо знал обязанности вождя. Несколько раз бояре и хёвдинги с малыми дружинами отправлялись на лов совместно – почти все до этого похода не знали друг друга и хотели посмотреть, кто чего стоит. Кааро держался поближе к Благомиру, Талай и Тумай – к Свену, своему зятю, северная чудь – к Годреду и Бергфинну, которые чаще других бывали у них, собирая дань для Олава. Пришельцы из-за Варяжского моря считали своими ближайшими товарищами Ингемунда Веселого и Свена, который и уговорил их прошлым летом идти в этот поход. На зов его явился знатный муж Хродрик по прозвищу Золотые Брови, тоже происходящий от конунга Халльмунда Старого, и присутствие заморского родича с большой дружиной добавило уважения сыновьям Альмунда.
Несмотря на молодость, Свенельд уже считался одним из самых влиятельных людей во всем войске. Довольно быстро сага о похищении Илетай стала известна всем, и что ни вечер к костру Свенельда являлись люди, желающие послушать, как все было, от самих участников тех приключений. Потом Свена спрашивали, что же он сам не женился на похищенной деве, и ему приходилось рассказывать о том, как он добыл Витиславу. Благодаря всему этому за людьми из Хольмгарда еще до половины пути закрепилась слава искусных сказителей, «а это, ёлс меня возьми, совсем не то, к чему я стремился!» – шутливо жаловался Свен своим соратникам.
Но близился к концу тот отрезок пути, который дружины северных земель одолевали самостоятельно. Они уже вступили в те края, что еще недавно, лет двадцать назад, находились под властью хазар и платили им дань. Из всего войска здесь бывали только Боргар да сыновья Альмунда – по два-три раза, потому и шли впереди, ведя всех за собой. На большой реке заблудиться было негде, но Свен жил с таким чувством, будто всем этим тысячам людей именно он прокладывает путь через туманные поля Того Света, где гостя из мира живых подстерегают опасности на каждом шагу. Но ему нравилось это чувство. В последний год их родовая удача проявилась ярко и сильно, а себя самого он узнал как человека, способного отвагой и решимостью привлечь ее к себе.
«Они ведь снова пойдут с тобой, да?» – спросила его Вито за несколько дней до отъезда.
«Кто – они? – не понял Свен. – Мерен?»
«Да нет. Белая женщина и черный медведь. Ха-мин-гья», – старательно выговорила Вито.
«Само собой! – Свен рассмеялся, но больше от упоминания о черном медведе. – Куда ж они от меня денутся? Пока человек ведет себя достойно и не роняет чести, хамингья от него не уйдет. А я умру скорее, но родовой удачи нашей не опозорю. Человеку, знаешь ли, не всегда удается достичь высокого положения и славы – это в воле судьбы, – но достойно умереть всегда в его власти».
«Не надо умирать, – попросила Вито, опустив глаза. – Я буду ждать… чтобы ты вернулся. А хамингью и медведя я к тебе пояском привяжу, они и не отойдут, не вздремнут, день и ночь сторожить станут».
«Я вернусь! С такими-то сторожами! – Свен улыбнулся, потрепал ее по плечу, как мальчика, но потом опомнился и, наклонившись, поцеловал упругую румяную щечку. – Не найдется такого сарацина, чтобы нас одолел!»
За смехом он прятал то, что слова Вито его растрогали, на сердце стало тепло. Замелькали в мыслях образы роскошных даров, которые он привезет Вито из сарацинских стран: серебра, золота, всякого узорочья с каменьями самоцветными, ярких шелков… Как же она обрадуется всему этому, если пришла в неистовый восторг от бронзовых звенящих застежек из Мерямаа и носила их теперь каждый день, так что о ее приближении заранее предупреждал звон «утиных лапок», как у самой Илетай.
– А я, пока вернешься, такой палатион тебе возведу – как в Миклагарде у кейсара! – обещал Свену отец. – И на челядь, и на скотину места хватит. Привози всего побольше, не бойся, что негде будет разместить.
– Что такое плати… он? – полюбопытствовала Вито, нигде, конечно, не слыхавшая этого греческого слова.
– Это огромный дом, – охотно пустился объяснять Альмунд. – Карл и Хродлейв рассказывали: у кейсара много больших домов, и они пристроены один к другому, так что вместе занимают столько места… – он развел руки, не зная, как выразить огромность цесарева жилья.
– Как весь Хольмгард?
– Да пожалуй… как десять Хольмгардов или больше. Может, только Валгалла может с ним сравниться по величине, – прикинул Альмунд, и Вито засмеялась, приняв это за попытку позабавить ее такой невероятной выдумкой. – Эти палатионы выстроены из белого камня и красного кирпича, полосами через одну, а окна у них огромные, больше наших дверей, и вокруг них обрамление из резного белого камня, а внутри такие столпы, подпирающие кровлю, тоже из камня разных цветов и так гладко ошлифованного, что они блестят, будто шелковые! И Вито у нас будет богатой, как Зоя августа, и носить такие же роскошные багряные одежды.
По пути на юг Свен часто вспоминал их всех – отца и мать, Велько и Илетай, Вито, Олава и его семейство, – но чувствовал, как с каждым гребком они удаляются, как истончается нить мысленной связи, как тускнеют знакомые лица. Воображением его все прочнее овладевало то, что ждало впереди, – куда менее известное, но властно требовавшее всего его внимания, всех сил души.
Из всего рожденного родным домом с ним были двое – белая женщина-хамингья и черный медведь из заговора Вито, тщательно поселенные в уже новый обережный наговоренный поясок.
* * *
Гораздо раньше, чем северное войско увидело Чернигов, он выслал гонцов им навстречу. Сидя на руле, Годо заметил впереди лодью с двумя десятками гребцов; на корме виднелся какой-то стяг, но изображения издали не удавалось разглядеть. Заметив их, кто-то в той лодье принялся махать, призывая к разговору.
– Вы – люди Олава? – на северном языке крикнул он, когда лодьи сошлись на расстояние голоса.
– Мы – люди Олава! – подтвердил Боргар, чья лодья вышла вперед. – А вы?
– Хельги конунг послал меня вам навстречу, чтобы указать, где пристать. В таком числе вы не встанете возле Чернигова, там и без вас курице негде воды попить!
Вблизи стало видно, что посланец Хельги – мужчина средних лет, но ближе к молодому, чем к старому, рослый, плотный. На продолговатом лице с небольшими глазами и широким носом выделялся огромный, радостно улыбающийся рот. На голове с длинными, падавшими на плечи вьющимися желтыми волосами сидела голубая шапочка с красной каймой. Хорошая одежда – красные широкие штаны, зеленая рубаха, новый плащ из толстых шерстяных нитей, а еще ударный нож на поясе в отделанных бронзой блестящих ножнах показывали, что Хельги Хитрый хорошо содержит своих людей.
