– Как твое имя? – осведомился Боргар; они уже настолько сблизились, что можно было разглядеть друг друга и говорить, не напрягаясь.
– Имя мне Эрланд, прозвище мое было Ётун, но с недавних пор меня называют Эрланд Крошка.
– Почему? – удивленный Боргар окинул его взглядом. – Если ты уменьшился в росте, то каким же был раньше?
– А скоро увидите, как все вышло! – захохотал Эрланд, явно не огорченный переменой прозвища.
– Я бы сказал, прежнее тебе было к лицу, – прищурился Годо.
– А откуда ваш конунг узнал, что мы идем? – спросил Свенельд.
– Солнце с неба вас увидало и ему рассказало!
Свенельд только покрутил головой: видно, не зря киевский князь носит прозвище Хитрый – или Вещий. А Годо вспомнил солнечную деву над рекой, и его пробрала дрожь. Так и хотелось сказать «я видел это солнце», но он предпочел промолчать. Годо не выносил, если приходилось показывать другим непонимание или недоумение, как бы дураком не оказаться.
Но неужель Хельги Хитрый сумел поставить себе на службу саму Солнечную Деву?
Далее Эрланд на своей лодье пошел впереди, а все войско за ним. Вскоре показался Чернигов на высоченном мысу над Десной. Между мысом и путниками в Десну впадала другая река, меньше Десны; Эрланд сказал, что это Стрежень. Вода и крутые склоны речных обрывов защищали поселение с двух сторон.
От жителей по пути люди Олава знали, что войско Хельги во главе с ним самим уже дней десять как прибыло в Чернигов. Вскоре вслед за ними пришли какие-то «волынские»; кто это такие, знал только Равн, киянин, кормилец Грима. Как он объяснил, на запад от Киева, в сторону Моравы, жили еще другие русы, утверждавшие, что пришли туда раньше, чем даже предшественники Хельги – в Киев; волынская русь была к киевской настроена недружелюбно, и Равн явно удивился тому, что она присоединилась к походу. Видно, князь Хельги пустил в ход свою прославленную хитрость.
Еще издали виден был огромный стан, занявший все поле перед мысом, вдоль Стреженя, – бесчисленные, в беспорядке разбросанные белые, серые, бурые шатры, шалаши, кучи дров, костры, повозки. У дальних рощ бродили лошади и разный мелкий скот. Мелькали люди, точно муравьи, – сидели у костров, ходили туда-сюда. Сейчас почти все, кто не спал, сбежались к берегу посмотреть на прибывающих; раздавался свист, возбужденные крики. Ратники южных земель с нетерпением ждали северян, чтобы поскорее окончить затянувшееся ожидание и двинуться в дальнюю дорогу.
Вскоре стало ясно, зачем Хельги выслал человека навстречу: сотни лодий занимали всю береговую полосу Стреженя и самой Десны, да и между Десной и крутым обрывом мыса оставалось совсем мало места для причаливания. Лодья Эрланда свернула в Стрежень, и взмахами руки он призывал Свена и Боргара идти за ним. Следом потянулись прочие, и еще довольно долго они шли по полноводному Стреженю, пока не оставили позади и стан, и лодьи. Сам Чернигов на возвышенности отсюда был едва виден.
– Вот здесь вставайте! – Эрланд показал Боргару на свободный луг. – За дровами придется ходить далеко, вон в те рощи, здесь поблизости все выбрано. Пусть ваши люди устраиваются, а хёвдингов конунг просит к себе сейчас. Здесь с вами ведь должен быть его сын?
– Грим, сын Хельги, с нами, – подтвердил Боргар. – Отец желает его видеть?
– У нас многие желают его видеть, – усмехнулся Эрланд, – даже те, о ком вы никогда не слышали. Велите вашим хёвдингам собраться ко мне, я отведу вас.
Сборы заняли немало времени: пока оповестили всех, пока вожди отдали распоряжения своим людям, а сами привели себя в достойный вид и собрались к лодьям Эрланда, Боргара и Грима, которые теперь оказались от Чернигова дальше всех. Грим к тому времени уже изнывал от нетерпения; он успел окунуться в реку, одеться в новый кафтан, который Карл привез ему от отца в подарок к обручению и свадьбе и был уже готов. К счастью, он не слышал, как Эрланд спросил у Боргара, поглядывая на лодью сыновей Альмунда:
– Кто здесь сын Хельги? Не вон тот долговязый?
Взгляд его был устремлен на Свена. Двадцатитрехлетний Годо выглядел зрелым мужчиной, а сын Хельги, как тут все знали, был еще довольно юн.
– Нет, это мой человек, – не без самодовольства ответил Черный Лис. Ради жаркой погоды он сменил свою знаменитую меховую шапку на другую, из синего узорного шелка на льняной подкладке, а лицо его от яркого летнего солнца приобрело красновато-бронзовый оттенок. – Сын Альмунда. А вон тот, еще длиннее – его старший брат. Они тоже отчасти королевского рода и люди удачливые. Особенно тот, на кого ты указал.
– Ну, удача им пригодится, – заметил Эрланд.
Вожди дружин подтягивались, лодьи собирались близ Гримова стяга, и Эрланд двинулся вперед, намереваясь не поспевших подобрать по пути. Следуя за ним, они снова прошли по Стреженю вдоль своего войска, потом чужого, вышли назад в Десну и пристали у небольшого причала под высоким обрывом, откуда довольно крутая тропа вела кратчайшим путем в сам Чернигов.
– Оставьте здесь людей, и телохранителей тоже, – велел Эрланд. – Здесь вас никто не заденет, а такая толпа не вместится в гридницу, там и без того…
– Курице негде клюв просунуть? – подсказал Свен.
– Именно так! – ухмыльнулся Эрланд и бросил на Свена веселый взгляд.
Поднявшись по тропе, северные вожди вступили в Чернигов. За воротами лежала площадь шириной в пару «больших перестрелов», окруженная просторными домами северного образца: хозяйскими, гостевыми, дружинными, разными клетями. В дальнем конце, на западной оконечности мыса, виднелась особо огороженная рядом камней площадка святилища, а на ней стояли деревянные идолы трех богов – отсюда не видно, каких именно. У домов толпился народ – почти только мужчины, – и Эрланд покрикивал, призывая разойтись, чтобы освободить гостям дорогу.
Направлялись они к самому большому дому, где жил воевода Траусти, а сейчас ждал их сам князь Хельги. Подходя, Эрланд махнул кому-то у дверей, и там громко затрубили два рога. Под их рев, возвещающий важное событие, из двери вышли двое. В одном люди Олава сразу узнали Карла, одетого в его лучший зеленый кафтан, а в другом те, кто уже бывал здесь, признали Чернигостя – сына Траусти. Свен видел, как Карл, быстро найдя в первых рядах прибывших Грима – ему помог в этом яркий красный кафтан с вытканными золотыми фазанами, который он сам же ему и привез зимой в Хольмгард, – глазами указал на него Чернигостю. Оба с достоинством поклонились молодому наследнику и кивнули остальным.
– Приветствую тебя, Грим, от имени твоего отца, Хельги конунга, и приглашаю войти вместе с твоими людьми, – сказал ему Чернигость. – Мой отец, Траусти хёвдинг, тоже будет рад тебя приветствовать в своем доме.
Дальше гости пошли за этими двоими. «Медовая палата» Траусти явно была выстроена в расчете на княжескую дружину и княжеские пиры – длиной в «большой перестрел» и шириной в малый, она могла вместить сотни людей, и за столами, и на широких лежанках по обеим сторонам, которые днем служили для сидения. Рога продолжали трубить, и даже у Свена легонько екнуло сердце, когда под этот рев он вступил, следом за Карлом, Гримом и Боргаром, в помещение. Десятки мужчин в ярких одеждах ждали их, стоя в два ряда по сторонам. В глаза бросались дорогие кафтаны – греческие, хазарские, ясские, отделанные яркими шелками всех цветов, а то и целиком из них сшитые; дорогие мечи с узорными рукоятями, отделанными серебром и золотом; рыжие, русые, темные бороды; перстни на пальцах, серебряные гривны на груди; десятки пристальных, любопытных, испытывающих взглядов. Даже выросший в богатом Хольмгарде Свен никогда не видел столько дорогих одежд разом. Подумалось – вот так я когда-нибудь войду в Валгаллу, где уже ждут сотни славных мужей древности…
