Вперёд и вперёд.
Поднялось солнце и высушило сверкающую росу на живых изгородях. Пришло и ушло время завтрака, дети проголодались и хотели пить, но ни еды, ни питья вокруг не было – да если бы и было, то не нашлось бы времени остановиться. Всё утро им чудился запах чудесного горячего какао – но это оказался всего лишь ручей, текущий под мостом, где какао было смешано с грязью. Когда наступило время обеда, дети уловили запах мясного пирога с почками – и в самом деле, вот он раскинулся перед ними: огромные тарелки с ломтями пирога громоздились на столах у обочины, а рядом сияло гигантское золотое блюдо, и на нём – карамельный рулет. Но когда дети протянули ручонки, чтобы ухватить хоть немного, огромная картонка с надписью: «ПРОПАДАЮТ ИЗ-ЗА КОРИ» – упала, словно нож гильотины, между тарелками и руками.
Из кустов, мимо которых бежали дети, раздалось хриплое хихиканье, и между стволами живой изгороди показались маленькие глумливые рожицы, нарисованные на сосисках, и теперь стало видно, что цветы на кустах совсем не цветы, а белое бланманже и розовое желе. Сейчас дети бы с удовольствием съели и желе с бланманже, но никак не получалось остановиться и схватить хоть одно.
День всё длился и длился – долгий, утомительный день. Ко времени вечернего чаепития детям показалось, будто на склоне холма, где брала своё начало крошечная речушка, блеснуло что-то золотистое – но на самом деле это оказался чай, текущий по холму из огромного коричневого чайника. И когда дети, хватая ртом воздух, добежали до чайной речки, огромный чайник уже вылил весь свой чай, и он впитался в землю, а крышка со стуком захлопнулась.
– Мы больше не можем бежать, – в отчаянии сказали дети, – просто не можем.
Но они бежали – просто не могли не бежать.
Наступил вечер. Дети добежали до вершины холма и увидели Тётушку Хрю-Хрю. Изящно скрестив передние копытца на невысокой ограде, она любовалась закатом, греясь в лучах заходящего солнышка.
– Взгляните, дорогие мои, – сказала Тётушка Хрю-Хрю своим поросятам, когда дети пробегали мимо, – вон дети убегают из дома!
– Тётушка Хрю-Хрю, останови нас, спаси нас! – закричали дети. – Мы не хотим убегать.
– Ф-фу, вздор, – ответила та. – Уж я-то вас, детишки, знаю: вы всегда убегаете.
– Ты злая и противная, а твои глупые дети похожи на кабачки! – с обидой прокричали дети. – И сама ты выглядишь очень глупо в этой кружевной круглой шляпке.
Но им всё равно пришлось бежать. Они пробежали мимо Нанни и Билли, стайки гусей и их подружек – пёстрых курочек, но те не обратили на них внимания, потому что были заняты, наряжаясь в белые матросские костюмчики и платья с оборками.
И вдруг забрезжила надежда! Впереди снова показалась деревня.
Усталые, ослабевшие, голодные и умирающие от жажды, на подгибающихся ногах, дети вбежали в деревню, растянувшись длинной спотыкающейся цепочкой: Старшие упрямо переставляли ноги впереди, Средние тащились за ними, Младшие брели за Средними, волоча Маленьких за вялые ручонки. А Дитя по-прежнему ковыляло, и его подгузник болтался на полусогнутых коленочках. Ириска с Изюминкой в голландских сарафанах и круглых серых фетровых шляпах всё так же резвились в самом хвосте. (Им-то не преподавалось никакого урока – они были всего лишь маленькими собачками и просто веселились, думая, что это никакой не урок, а обычная игра.)
На деревенской улочке занавески на всех окнах были задёрнуты, уже зажигались фонари: ведь наступили сумерки. Дети бежали весь день напролёт.
Донельзя усталые, они выбежали на освещённую улицу.
– Спасите нас! – кричали они в занавешенные окна, светившиеся тёплыми огоньками.
– Конечно! – ответили оттуда сотни голосов. – Обязательно спасём!
Писклявые голоса, рычащие голоса, лающие голоса, визгливые голоса, умоляющие голоса, приказывающие голоса… Голоса кукол, плюшевых мишек, негритят, оловянных солдатиков… Голоса их собственных игрушек!
– Наконец-то – мы спасены! – воскликнули дети. – Игрушки нам помогут!
И тогда занавески раздвинулись, окна отворились, и игрушки высунули головы…
Бум-чпок-дзынь! Восковые, опилочные, ватные, оловянные и деревянные – игрушечные головы попадали на деревенскую улочку…
Игрушки спасли бы детей, но Николас давным-давно открутил им всем головы…
И, с отчаянием в сердцах, дети продолжали бежать.
Но теперь… Деревня показалась очень странной: её главная улица вдруг закончилась – закончилась гигантской зелёной Суконной Дверью.
Детям не надо было больше бежать: они просто уже не могли. Суконная Дверь преграждала им путь.
А перед нею стояли Хоппитт и Кухарка, Селеста и Элис-и-Эмили и кричали в один голос:
– Боже правый! Кто же это?
– Ой, Хоппитт! Ой, Кухарка! – чуть не теряя сознание от благодарности, воскликнули дети. – Это же мы, дети!
По крайней мере, они собирались это сказать – но как вы думаете, что у них получилось? «Ой, Хопсумпс! Ой, Кумпсхампс! Эмпс жемпс мымпс, демпстимпс!»
– Иностранцы какие-то, – буркнул Хоппитт и распахнул дверь.
Медленно, но неудержимо ноги снова вынесли детей на дорогу.
– Остановите нас! Остановите! – отчаянно закричали они, хватаясь за последнюю соломинку. Но получалось у них только: «Умпстампс!» – и Хоппитт добавил:
– Иностранные захватчики. Нам тут такие не нужны. – И отступил в сторону, давая им пробежать за Дверь.
– Бедняжки, они выглядят такими уставшими, – заметили Элис-и-Эмили и, взглянув в детские лица, жалостливо добавили: – И все покрыты пятнами!
– Пятнами? – взвизгнула Селеста.
– Тащите лекарства! – вскричала Кухарка.
– Тащите мётлы, вы хотели сказать! – завопила Селеста. – Несите швабры и мои щипцы для завивки! Это корь. Нам здесь корь не нужна!
Заклацали щипцы, зашаркали мётлы, застучали швабры – и дети оказались за дверью, опять на той же длинной, холодной, темнеющей дороге. Зажглись звёзды, настала ночь. А дети всё бежали и бежали…
И вдруг Дитя упало. Оно в конце концов запуталось в своём подгузнике и упало и теперь сидело горестным комочком посреди дороги и просто не могло встать. Потом закрыло глаза круглыми пухлыми кулачками и прорыдало:
– Няня Тидя! Хасю няня Тидя. Де мая няня Тидя?
И из темноты послышался голос, бархатный, как сама эта темнота:
– Дорогое Дитя, я здесь. – И из темноты появились две руки, подняли Дитя и прижали к тёплому плечу.
И в тот же миг все дети остановились и закричали:
