По чистым утренним мостовым плыли изящные, похожие на лебедей дамы в украшенных кружевом и фестончиками платьях и высоких горделивых шляпках, а с ними рядом вышагивали их джентльмены.
– Держите их! – велели дамы джентльменам, завидя убегающих детей. И джентльмены превратились в огромные зонтики и погнались за детьми, тыча им в спины собственными зонтиками поменьше.
– Быстрей, быстрей! – гомонили они. – Солнце уже высоко, и дорога всё горячее. Шевелите ногами, не то обожжётесь. Дорога горячая, как противень!
– Ну, с этим-то мы справимся, – ответили дети и пустились в пляс.
Но тогда их вдруг схватили нетерпеливые руки и начали дёргать за локти и тащить то в одну, то в другую сторону. И заверещали голоса: «C’est par ici! Non, non, c’est par là!»
[15] – и дети увидели, что все дамы превратились в мадемуазелей и гонят их по дороге к общественному туалету.
«Что ж, когда мы попадём туда, – подумали дети, – нам уж точно придётся остановиться!»
Но кто-то поменял местами таблички, и из двери с надписью «Джентльмены» вышла мисс Крилль, вся в сырной пене, а из дамской двери появился профессор Храппель с огромной чёрной бородой, закрывающей его до живота. Но то, что показалось его животом, на самом деле было большой розовой диванной подушкой. И когда профессор увидел мисс Крилль в пене, он в ужасе бросил в неё подушку и скрылся за углом. Подушка лопнула, и все перья тучей вылетели наружу и неторопливо осели на покрытую пеной мисс Крилль. Словно огромный пушистый гусёнок, она подпрыгнула, тревожно загоготав, потом снова приземлилась, взглянула на детей и, вытянув шею, бросилась в погоню за герром Храппелем.
А дети побежали – всё вперёд и вперёд. Вот кончились городские дома, и дети выбежали в предместья, топоча по пустым дорожкам между высокими оградами, где горицвет и душистый горошек наполняли воздух запахом сладкой зелени. Дети увидели Кухарку, Гамбля и Фиддль с подносами, но те, едва заметив их, развернулись и поскакали прочь огромными прыжками, словно кенгуру. Дети бежали с прошлого вечера – а ведь уже наступил день.
И вдруг впереди показался открытый экипаж – а в нём мистер и миссис Ахинейс и зажатый между ними Адельфин.
– Ой-ой, Адельфин! Ой, мистер Ахинейс! Ой, миссис Ахинейс! – закричали дети, догоняя их и бегая вокруг коляски. – Разрешите нам поехать с вами, подвезите нас, мы так вспотели и устали, но не можем перестать убегать…
Миссис Ахинейс покивала направо и налево:
– Бедняжки! Что мы можем для них сделать, Ахинейс? Посоветуй!
Но мистер Ахинейс только встопорщил длинную золотистую бороду и ответил: «Чирр-чирр!» – а Адельфин вдруг изменился в лице, став чёрным и блестящим, а нос его сделался длинным, и на щеках появились белые пятна.
– Дельфин! Он превратился в дельфина! – воскликнула миссис Ахинейс и ткнула кучера в спину зонтиком. – Быстрее – в Зоопарк! – Из уносящегося экипажа донеслись пронзительные дельфиньи посвисты и клики.
Длинный день угасал – долгий-предолгий, утомительный день. Наступил вечер. Дети взобрались на холм и наткнулись на стадо коз, отдыхающих у дороги и чешущих бока маленькими чёрными копытцами.
– Куда-а-а вы? – проблеяли козы. – Отдайте нам наши бороды!
– Встаньте поперёк дороги! – закричали дети. – Остановите нас, не дайте нам убежать, и мы отдадим ваши бороды!
Козы загородили им дорогу, и дети остановились (подскакивая и перебирая ногами на месте, но хотя бы перестав бежать по-настоящему) и стали дёргать себя за бороды. А козы прекратили чесаться и протянули к ним голые подбородки. И вскоре…
Вскоре все козы вернули себе бороды, но больше уже не чесали бока чёрными копытцами – а у детей бород не осталось, зато все они чесались на бегу.
Стемнело, вышли звёзды и замигали, глядя сверху на детей, – а те всё бежали и бежали. Вдобавок кто-то перерезал резинки у их панталон, и накрахмаленные кружевные штанины сползли до щиколоток и мешали им.
– Теперь мы знаем, как чувствует себя Дитя, когда у него сползает подгузник, – всхлипывая, сказали друг другу дети, передав это по длинной спотыкающейся цепочке – бормочущей, ворчащей, запинающейся, падающей и снова поднимающейся, теряющей и снова находящей под собой ноги. – Бедное Дитя, теперь мы знаем, что ты чувствуешь!..
И у них забрезжила идея. Она росла и росла, появившись у Старших, перейдя к Средним, потом к Младшим, затем к Малышам – и наконец её уловило само Дитя, которое всё тащилось вперёд на своих пухлых полусогнутых ножках, работая пухлыми локоточками, словно поршнями… И когда Дитя осенила эта идея, оно в тот же миг остановилось – совсем перестало бежать – и плюхнулось круглым горестным комочком посреди дороги, потом закрыло глаза круглыми кулачками и прорыдало:
– Хасю няня Тидя. Де мая няня Тидя?
И из темноты послышался голос, бархатный, как сама эта темнота:
– Дорогое Дитя, я здесь.
И вот она, перед ними: тепло, свет, золотое сияние во мраке и холоде ночи – няня Матильда.
Она один раз ударила палкой – и все дети остановились и закричали:
– Ой, няня Матильда, почему мы раньше про тебя не подумали? Пожалуйста, забери нас домой!
И няня Матильда улыбнулась им и сказала:
– Ах, мои непослушные озорники, вредины и безобразники! Назовите мне хотя бы одну вескую причину это сделать!
Дети, даже не задумываясь, ответили:
– Мы убежали только потому, что не хотели там оставаться без тебя.
Нянина улыбка сияла всё шире, и детям показалось, что она прекрасней всех на свете. Если бы не… Что ж, придётся это сказать: если бы не ужасный Зуб.
И в тот же миг, когда они подумали о нём – а удержаться было невозможно, – как вы думаете, что произошло? Этот Зуб вылетел из её рта и упал посреди дороги прямо перед детьми.
И начал расти.
Он всё рос и рос. Вырос до размеров спичечного коробка… Потом табакерки… обувной коробки… почтовой коробки… саквояжа… чемодана… сундука: большого сундука – огромного, просто невероятного сундука. И пока рос, он всё время менял форму: становился золотым, сверкающим, приобретал красивые изгибы, по обеим сторонам прорезались окна в золотых рамах с завитушками, внутри появилась мягкая кожаная обивка, затем у сундука выросли огромные золотые колёса, и кучер сел на козлы, а лакей, в ливрее и плюшевых бриджах, встал у дверцы и распахнул её. И появилась шестёрка прекрасных лошадей, встряхивающих гордыми головами и перебирающих блестящими копытами, звенящих сбруей и готовых рвануться вперёд. Няня Матильда села в карету, неся на руках уснувшее Дитя, а за ней и все дети, один за другим, втискиваясь и толкаясь, однако находя себе удобное местечко. Все они собрались вокруг няни Матильды, свернулись калачиком – беззаботно и сонно, как пчёлы, дремлющие вокруг золотого горшка с мёдом. «Цок-цок-цок» – запели блестящие копыта, а сонные головки закивали в такт… И вот показались большие ворота – но то были не ворота строгого особняка бабушки Аделаиды. И за воротами появилась длинная извилистая дорожка к большой парадной двери, распахнутой настежь. И дом засиял всеми своими добрыми окнами – их родной милый дом!
