– Так! – сказала Главная медсестра и стала совсем не похожа на святую и добросердечную Флоренс Найтингейл. Она потемнела и помрачнела лицом. – А это ещё что такое?
Мимо просвистел длинный поезд из сцепленных коек, чуть не зацепив Дитя в его вольно раскатывающей кроватке. Дети связали кровати бинтами и устроили пациентам чудесную поездку, хотя нельзя сказать, чтобы пациенты на ней настаивали. Дети громко звенели в обеденный колокольчик и выкрикивали: «Поезд проследует со всеми остановками через станции: Больнонебудет – Лежитесмирно – Ужетошнит – Утка-под-Койкой – Пересадка на Большую Дозировку – Пилюлькингс – Ватерклоо-зет…».
Сюзанна, подкравшись с тылу, изловчилась и связала ленты медсестринских передников в узел, и теперь бедняжки яростно пытались высвободиться, размахивая руками и ногами в центре палаты, словно огромный разъярённый осьминог.
Главная медсестра посмотрела на три палаты: на бубнящую в бреду миссис Блоггс, гуляющую кругами с подносом, на нервничающую мисс Физзль, на бедную пожилую даму, бегающую в красной фланелевой ночной рубашке, на виноградную ванну и фиолетовые ноги… На престарелых джентльменов, запряжённых в кровати, спотыкающихся и заплетающихся в слишком тесных тапочках и слишком больших халатах, на зеленоватые лица, склонившиеся над тазиками, на крутящиеся в воздухе колёсики детских кроваток и клетки под ними, в которых бесновался зверинец из Младших детей семейства Браун, требуя себе на ужин конечности пациентов… Она взглянула на круглый зад Пузана Брокли и подушку с рисовым пудингом, под которой он прятал голову, словно страус; на Дитя, беспечно разъезжающее в кроватке туда-сюда, туда-сюда, на осьминога из медсестёр и поезд из кроватей…
Возможно, для других пациентов она по-прежнему выглядела как воплощение ангельской доброты и ласки, но для детей…
Детям она вдруг показалась… ну, такой немолодой и невысокой плотной дамой, в порыжевшем чёрном платье под крахмальным больничным передником, с торчащим, словно ручка чайника, из-под белого сестринского чепца узлом волос и носом, похожим на две сросшиеся картофелины. А на нижней губе лежал огромный страшный Зуб…
Няня Матильда!
– Ой, го-о-осспади! – ахнули дети, а няня Матильда подняла свою большую чёрную палку.
Няня Матильда подняла свою большую чёрную палку – и внезапно всё переменилось. Миссис Блоггс с красным лицом и высокой температурой снова оказалась в своей постели, уже тщательно укрытая и не бубнящая. А мисс Физзль лежала в своей кровати, бормоча: «Температура нормальная, завтра домой» – и абсолютно всем довольная. И другие пациентки в красных фланелевых ночных рубашках тоже обнаружили себя в постелях и больше не испытывали желания бежать отсюда куда глаза глядят, как и престарелые джентльмены в соседней палате. Кроватки Младших встали как положено, и дети в них уже крепко спали. И все остальные дети тоже лежали на свежих постелях, и медсёстры несли им вкусные согревающие напитки… Всё это было весьма удивительно, потому что обычно, стоило няне Матильде стукнуть об пол своей большой чёрной палкой, приятного становилось мало. И всё же стало так.
Для всех, кроме Пузана Брокли. Он по-прежнему сидел, скорчившись и спрятав голову под подушку, тяжело дыша из-за насморка и не слыша, что «зверинец» прекратил рычать и завывать и все снова в безопасности.
– Ну хватит уже, дорогой мой, – сказала Дежурная медсестра, подходя к нему. – Так же очень неудобно лежать. Будь хорошим мальчиком, перевернись. – И она легонько шлёпнула его по круглому заду в полосатых пижамных штанах.
Пузан в ужасе взвыл и подскочил на кровати:
– Ой-ой-ой! Зведи добдадись до бедя! Дьвы на бедя дабдосидись! Бедя укусид тигд, бегебот удадид бедя твёддыб-пдетвёддыб копытоб, досодог пдоткдуд остдыб-пдеостдыб догоб…
– Тс, тсс, что за вздор! – сказала Дежурная медсестра. – Здесь нет никаких зверей и никогда не было – ты в полной безопасности. Давай же, перевернись – вот умница! – Попытки перевернуть Пузана несколько смахивали на борьбу с огромным полосатым варёным пудингом, но медсестре наконец удалось усадить его. – Ну а теперь будь умницей, ложись как следует!
Из палат высунулись дети, зажимая рты, чтобы не расхохотаться. Пузан обиженно посмотрел на них, издал один глубокий досадливый всхлюп и в изнеможении плюхнулся на подушку…
– Не беспокойтесь, Дежурная, – спокойно сказала Главная медсестра из холла. – Дети всё здесь уберут, даже если это займёт у них целую ночь.
Кто бы мог представить, что во всём мире – не говоря уже об одной небольшой наволочке! – может быть столько холодного, липкого, просто отвратительного рисового пудинга.
С этого дня дети вели себя в больнице так хорошо, что все медсёстры, и даже Дежурная медсестра, начали подозревать, что в любую минуту у них могут вырасти за плечами маленькие белые крылышки. Дети научились заправлять больничные кровати и помогали разносить еду и чашки с чаем, а их жизнерадостные крики: «Утку для миссис Агонис!» и «Тазик, живей, сейчас стошнит, ей-ей!» – разносились по палатам – к удовлетворению всех, кто нуждался в утках и тазах. Не без того, конечно, чтобы детишки не ошибались. Медсестра велела им принести для миссис Чампинг кислородную подушку с Целебным Воздухом, и они битый час бегали по саду, набирая воздуха в наволочку, но если в саду наволочка отлично надувалась, то донести Целебный Воздух до миссис Чампинг никак не получалось. Тогда дети вывезли миссис Чампинг на инвалидной коляске и гоняли старушку по кругу, привязав к коляске сразу несколько наволочек, которые встречный ветер наполнял, будто паруса…
А когда Дежурная медсестра пожурила мистера Стаута за излишнюю полноту и велела ему посидеть на диете, дети расслышали её рекомендацию как «посинеть на диете» и, чтобы ускорить процесс выздоровления, выкрасили почтенного джентльмена в жизнерадостный голубой цвет.
И конечно, дети страшно огорчались, когда им указывали на их ошибки, и тут же исправляли их. Так, они пригнали миссис Чампинг в палату с резвостью, сделавшей бы честь скаковой лошади. И уж кто-кто, а миссис Чампинг точно не нуждалась в покраске: она вполне естественным образом переливалась оттенками синего от холода и ужаса. Столь же поспешно дети отскребли мистера Стаута до его обычного розового цвета.
В общем, через некоторое время вся больница стала задумываться: как же она раньше жила без милых, полезных и любезных детишек семейства Браун. И няня Матильда с каждым днём становилась всё менее уродливой, пока не сделалась весьма симпатичной, и продолжала хорошеть.
И тогда…
И тогда в один прекрасный день мистер и миссис Браун приехали повидать своих милых, ненаглядных деточек. Их милые, ненаглядные деточки, судя по всему, поправились и пришли в себя после всех болезней и операций. А с приездом родителей к ним, вместе со здоровьем, стало потихоньку возвращаться и их обычное поведение. И няня Матильда тоже становилась всё больше похожа на прежнюю себя: вся в чёрном, с потемневшим сердитым лицом, с Передним Зубом, торчащим спереди, и узлом волос, торчащим сзади, словно ручка чайника, и с носом, как две сросшиеся картофелины.
