Глава 5
ТОТ день после ланча детей отослали погулять.
– Я позволила мисс Крилль привезти с собой на отдых мать, – сказала тётя Аделаида. – Вы все по очереди можете катать её по набережной в кресле на колёсиках.
Мать мисс Крилль была пренеприятной старушенцией. Когда-то она обожала сыр, но однажды дети подменили его куском мыла, и старушка так вошла во вкус, что теперь то и дело вспенивалась.
И поскольку она только что плотно перекусила, её кресло на колёсиках очень быстро скрылось в облаках пены. Дитя время от времени ныряло в эту пену, ненадолго исчезая из виду, и появлялось, радостно сияя, а подгузник его, как обычно, болтался где-то возле колен.
Пожилые дамы и джентльмены останавливались поглазеть на этакое явление.
– Взбитый яичный белок, – объяснили дети. – Новейший метод лечения. Сразу на дюжину лет молодеешь!
Пожилые дамы и джентльмены подняли ужасный гвалт, требуя, чтобы их немедленно обмакнули во взбитый белок. Служители, катавшие их на креслах-каталках, столпились вокруг хозяев, жарко заспорив; мисс Крилль тоже вступила в перепалку, нервно опровергая слова детей. А те, стоило ей зазеваться, быстренько подменили два кресла, и вот уже вместо старухи Крилль дети Браун катят по набережной тучного джентльмена, окутанного пеной и счастливо убеждённого в том, что он выйдет из неё чуть ли не школьником. На самом деле, когда пена растаяла, джентльмен оказался по-прежнему пожилым и тучным, к своему неудовольствию и страшному изумлению мисс Крилль, которая, не зная о подмене, решила, что поедание мыла сотворило что-то совершенно неприличное с её матушкой: ведь та внезапно раздулась и отрастила пышные белые усы!
Тут дети нашли медузу и ухитрились устроить её на макушке Евангелины, где бедное животное и висело, трепеща и роняя щупальца Евангелине на лоб – та отодвигала их в сторону, громко жалуясь своей гувернантке, как страшно вспотела на солнце. Но тем временем мисс Крилль решила, что усы – это мыльные разводы, и попыталась их стереть с матушкиной физиономии, приведя пожилого джентльмена в ярость (о ужас! даже голос бедной старушки изменился к худшему!), и в кои-то веки осталась глуха к жалобам подопечной.
– Ой, Евангелина, похоже, у тебя голова расплавилась, – услужливо подсказали дети. Евангелина подняла руку, нащупала холодное мокрое желе и со всех ног ринулась домой. Мопс, тявкая, поскакал за хозяйкой, а Ириска с Изюминкой – за ним, покусывая за зад.
Дети безмятежно продолжили прогулку, подождав только, пока Камилла и Джоселин немного повернут на перекрёстке знак, на одной стрелке которого было написано «В Литтл-Пиддлингтон», а на другой – «В Паддлтон-у-Моря». На обратном пути они прошли мимо дома престарелых, где разгорался скандал: служители, увозившие на прогулку пожилого, тучного, краснолицего джентльмена с седыми усами, вернулись с тощей, бледной старушкой, громогласно требующей чаю и кусок мыла, желательно «Санлайт». Брауны прошли мимо, как будто они тут ни при чём.
В гостиницах «Красоты океана», «Песчаные дюны», «Вид на залив» хозяева бурно спорили с постояльцами, которые, сбитые с толку дорожным указателем, полагали, будто, несомненно, прибыли в Литтл-Пиддлингтон, утверждали, что у них тут заказаны номера, и решительно рвались внутрь, вооружённые чемоданами, детьми, собаками и прочим. Наверняка в Литтл-Пиддлингтоне происходило то же самое. «Красоты океана» и «Песчаные дюны» стояли рядом, и, пока люди ругались в холле, Джоэл с Дэнни успели поменять местами их багаж, так что теперь никто не мог разобрать, где чьи вещи, и вскоре поднялась суматоха ещё и по этому поводу. Дальше по дороге Хилари и Квентин открутили от ворот табличку с ворот пансиона «Остров счастья» и поменяли её с соседней – «Дом вольностей». Как обнаружили приезжие, заведения эти были совсем не похожи друг на друга.
Младшеклассники из местной школы шли длинной колонной, выстроившись парами, вслед за учителем, все одетые в форменные белые матросские костюмчики (кроме учителя, который, надо сказать, выглядел нелепее). Младшие мальчики из семейства Браун, наряженные весьма похоже, сразу пристроились в хвост колонны и зашагали вместе с ней, задрав подбородки и по-военному размахивая руками. К великому изумлению учителя, у которого вместо дюжины мальчиков вдруг оказалось около тридцати. «В глазах рябит, – повторял он себе, вновь и вновь пересчитывая подопечных. – Всё из-за омара, которого я съел за ланчем».
Мальчики шагали не в ногу, поэтому учитель стал выкрикивать на фельдфебельский манер:
– Левой – правой! Левой – правой!
Школьники чуть подпрыгнули, чтобы попасть в такт, а Брауны тут же чуть подпрыгнули, чтобы в этот такт не попасть. У ворот своей гостиницы они тихонько улизнули из колонны, оставив учителя в ещё большем недоумении. «Рябит в глазах – это одно, – всерьёз обеспокоенный, написал он тем же вечером домой матери. – Но мальчики, рябящие в глазах, – это совершенно другое! Сегодня утром мне показалось, что я вижу больше детей, чем было на самом деле. Придётся перестать есть омаров». Бедняга, он так их любил! Очень досадно получилось.
Дети тихонько вошли в обеденный зал и уселись по четверо и шестеро за маленькие гостиничные столики. Престарелые дамы и джентльмены с нежностью посмотрели на их невинные, сияющие лица и сказали друг другу: как приятно, что это место оживили Брызги Юности. Они ещё не осознали, что эти Брызги представляют из себя изрядный ливень, и пока ещё восторженно смотрели, как дети спасают огромную трепещущую медузу, бережно относя её к морю и отпуская на свободу.
Между чаем и ужином дети были очень заняты.
Франческа с Терезой расставили швы на одних платьях Евангелины и ушили на других, и мисс Крилль с тётей Аделаидой потом ещё долго впадали в панику, потому что их бедная воспитанница со страшной скоростью то худела, то толстела.
Мэтью насыпал фруктовой соли
[20] в сахарницы, и пудинги у всех стали шипеть и пениться.
Люси написала мягким карандашом на лысине метрдотеля: «ВЫ ВСЕ СТАРЫЕ ДУРАКИ», и каждый раз, как он поворачивался к кому-то спиной, гость вскакивал в превеликом гневе и грозился немедленно уехать.
И все остальные дети тоже просто ужас что вытворяли.
Так счастливо текли дни. Небеса были синими, как море, а море синим, как небо, и всё переливалось пляшущими бликами света. Песок лежал золотой и гладкий, лишь немного глубоких влажных морщин оставалось там, где набегал и разворачивался прибой. У самого края воды целыми днями стояли длинные-предлинные ряды купальных машин. Они напоминали цыганские кибитки, и каждое утро коренастый гнедой пони с мокрыми бурыми ногами затаскивал их в воду, а его вела в воду коренастая немолодая дама с мок-рыми красными ногами, а потом распрягала его там и выводила, чтобы везти следующую машину. Дамы из отелей в красивых летних платьях спешили через пляж, прикрываясь от солнца большими шляпами и кружевными зонтиками, взбирались по лесенке и ныряли за плотную занавеску в свою маленькую кибитку. Затем, уже облачённые в огромные кружевные чепцы и тёмные саржевые купальные костюмы, начинавшиеся от шеи и спускавшиеся длинными оборчатыми панталонами до щиколоток, они робко сползали по лесенке с другой стороны в воду. Коренастый пони затаскивал купальные машины так глубоко, чтобы вода могла закрыть дам до шеи, так что ни при каких обстоятельствах не могло случиться такого ужаса, чтобы джентльмен увидел хотя бы краешек длинных саржевых панталон.
