Мисс Крилль закрыла Евангелину распростёртыми руками, готовая защищать её до последнего. Сара-Джейн и Александр взяли нежеланного гостя под ласты – то есть под руки, – и он отбыл, всё так же закутанный в плед.
Хозяин океанариума был очень удивлён, обнаружив, что одного из его морских котиков ведут домой двое славных детишек с простодушными лицами. На котике уже не было пледа, но белый воротничок ещё держался, и, похоже, на усах зверюги ещё оставался клубничный джем.
– Никогда не знаешь, какой фортель выкинут эти озорники, – сказал хозяин, игриво ткнув котика в бок, чтобы тот плюхнулся в бассейн, и потянулся за ведром с рыбой.
Дети попросили разрешения покормить котика, и тот аплодировал им ластами после каждой брошенной рыбки, облизывая усы, вымазанные в клубничном джеме. Наконец дети вытерли испачканные рыбой руки об одежду и вернулись к пикнику.
– Вот это да! – восклицали они. – Видели бы вы детей его хозяйки! Ни одного целого нет, чтобы все руки и ноги на месте. Но никто не против – они прямо в восторге, что можно отдать руку или ногу, только бы мистер Томлинсон-Моркот был счастлив и чувствовал себя как дома вдали от любимых мммммглумммбамммммглумммбийцев. И видели бы вы, как он обрадовался, вернувшись: он явно очень любит детей. И ты ему очень понравилась, – многозначительно сказали они Евангелине. И добавили с превеликим недоумением: – Почему это мисс Крилль упала в обморок? Ему нравятся только толстые.
Дамы проводили время не слишком приятно. После визита мистера Моркота никто больше не притронулся к сэндвичам с клубничным джемом, а когда гостьи потянулись к чудесным воздушным меренгам, чаячий пух оказался совершенно безвкусным и к тому же жутко щекотал нёбо. Сэндвичи с водорослями тоже не пользовались успехом: водоросли было трудно жевать даже собственными зубами, а вставные челюсти запутывались в них так, что при попытке вынуть водоросли изо рта те вынимались только вместе с зубами. А когда дамы пожелали нежных бисквитов, которые не могли угрожать их челюстям, те куда-то исчезли…
Как мы знаем, Рианнон накрошила бисквиты на огромные дамские шляпы.
День стоял прекрасный. В ослепительном золотом сиянии солнца небо казалось дымчато-голубым, море сверкало, словно усыпанное алмазами, его белые пальцы щекотали золотой бочок пляжа и поспешно отдёргивались с лёгким вздохом. Волны как будто играли в игру: как далеко они смогут подобраться к босым ногам людей, прежде чем их заметят? Вокруг пикника бабушки Аделаиды расположились другие отдыхающие: дети с лопатками и ведёрками, дети, играющие в крикет, дети, плещущиеся на мелководье, держась за руки мам, подоткнувших юбки, и пап, закатавших штанины. Ребятишки постарше с головой окунались в воду, и няньки обсушивали подопечных, заворачивая их в огромные полосатые пляжные полотенца, так энергично растирая, что у детей тряслись головы. Семьи увлечённо строили песчаные замки, выкладывали небольшие арки и дверные проёмы, которые медленно осыпались внутрь, когда песок высыхал на солнце. А над всем этим кружили чайки, время от времени с резкими криками бросаясь вниз…
Немного времени потребовалось, чтобы их зоркие глазки-бусинки разглядели кусочки бисквита, которые Рианнон набросала на дамские шляпы.
Подруги тёти Аделаиды были в основном очень тучными и занудными. Одну из них, очень мрачную, звали миссис Гроббль, другую, очень сердитую, – миссис Рамбльтум, а совсем свирепую и громадную старуху, говорившую с сильным иностранным акцентом, – миссис Гуттциц. Ещё на пикнике присутствовала унылая мисс Физзль, которая приехала сюда поправлять здоровье. Вы же помните мисс Физзль? Которой дети в больнице подменили историю болезни, и её температура почему-то подскочила от нормальной до сорока градусов. Мисс Физзль так и не смогла полностью оправиться от того потрясения, а теперь ей пришлось пережить ещё одно ужасное событие: огромная чайка спикировала прямо ей на голову!
– Ай-ай! – манерно пискнула мисс Физзль.
– Ой-ой! – закричали другие дамы.
– Ойх-айх! – воскликнула миссис Гуттциц, когда твёрдые острые клювы застучали по их головам в поисках крошек.
Чайки быстро управились с бисквитами, но им явно было мало этого угощения. Они начали отрывать от дамских шляп ленты, перья и кружева, не говоря уже о больших искусственных цветах и фруктах. В конце концов чайки, угощавшиеся на шляпе миссис Гроббль, решили, что удобнее будет забрать шляпу с собой и доесть позже. Они взлетели вместе со шляпой, а заодно и париком, к которому шляпа крепилась шпильками.
– Ой, миссис Гроббль, ваши волосы! – загомонили дети, радуясь возможности помочь.
– Ой-ой, моя шляпа! – вскричала миссис Гроббль, красная от гнева и досады.
– Мы вернём её вам! – заявили дети и убежали.
– Комета, комета! – заголосили они, рассыпавшись по пляжу небольшими группками. – Комета летит! Конец света наступил!
Люди подняли головы и увидели проплывающий в вышине небольшой блестящий объект с длинным хвостом из густых каштановых волос миссис Гроббль. Тогда все похватали своих детей, лопатки, ведёрки и всё прочее и понеслись по домам. Чайка, испуганная суматохой, повернула к морю и бросила шляпу.
– Осьминог! Спрут! – заверещали дети и толпой побежали к воде по стремительно пустеющему пляжу. – Вылезайте из воды! А то он вас всех схватит и утащит на дно!
Существо и вправду выглядело просто кошмарно: ярко-сине-розовое, покрытое крупными буграми неправильной формы, которые когда-то были искусственными розами, и распускающее длинные струящиеся щупальца из вуалевой сетки и волос. Купальщикам хватило одного взгляда на чудовище, чтобы изо всех сил погрести к берегу.
На пикнике тёти Аделаиды миссис Гроббль сидела, чуть не лопаясь от ярости и стыда. Она походила на громадное пасхальное яйцо: её лицо, пунцовое до лба, дальше вдруг резко теряло цвет, переходя в белый купол лысины.
Наконец волны прибили шляпу к берегу, дети спасли её и услужливо водрузили на лысину хозяйки. Правда, они нахлобучили шляпу задом наперёд, и миссис Гроббль сидела мрачнее обычного и угрожающе зыркала на детей из-под длинных прядей мокрых волос. Но дети ведь просто хотели ей помочь!
Тем временем ещё две чайки схватили шляпы миссис Гуттциц и миссис Рамбльтум, но, испугавшись шума, тут же выронили их и улетели. К несчастью, шляпы перепутались местами. Миссис Гуттциц навела лорнет на миссис Рамбльтум, щеголяющую теперь в огромном оранжево-розовом сооружении, находящемся в явном несоответствии с её несколько сиреневатым лицом.
– Миссис Рампельтуум, я прешште не саметшаль, што у нас оттинакоффые шляппки!
– О, и я тоже! – удивилась миссис Рамбльтум, обозревая собственную шляпу на голове миссис Гуттциц.
– Отшень красиффая шляппа. Неоппытшайно, – продолжала миссис Гуттциц, глядя на свою шляпу на голове миссис Рамбльтум, – што мы оппе куппили оттинакоффый. – И потом добавила с очаровательной простотой, каковая, с точки зрения миссис Рамбльтум, являлась непростительной ошибкой: – Но ффаш цффет лица к ней не потхоттит. Фаам не стоило ффыппирать ораншеффый шляппка.
