– Ундозеры – что такое? – вырвалось у Сони. Одновременно она подняла глаза и уставилась на свой желтый дневничок в руке Данилова.
Тот, продолжая хмуриться, положил его поверх перетянутой бечевкой стопки, поднял книги и двинулся к двери.
– Ундозеро, – буркнул он, – это озеро в Архангельской губернии. – И вышел.
Унес дневничок! Унес, не вернул.
Сердце Сони застучало. Вдруг страсть как захотелось, чтобы он не увидел ее рассказ про револьвер и продырявленный череп. Ведь судя по тому, что он не явился в гневе, не стучал кулаком по прилавку, не требовал немедленного появления отца, благородный учитель истории дневника не открывал. Конечно же, не открывал! «Читать чужие записи – это же так, э-э… как там маменька любит говорить?.. – неделикатно!»
Соня осталась в тишине книжного магазина, и книги продолжали укоризненно глядеть на нее с полок. Она могла поклясться, что слышит полные упреков голоса мистера Рочестера, Эдмона Дантеса, Сайреса Смита, Гуинплена и Дон Кихота. Все они хором кричали: «Соня, стыдно!»
Идея возникла тотчас же. Броситься следом, попросить извинений, побожиться, что примется за учебу, и слезно молить вернуть тетрадку. Соня нашарила под прилавком ботинки, натянула их поверх шерстяных носков, схватила шляпку-канотье и бросилась к двери.
Под дверным колокольчиком столкнулась с матерью.
– Здравствуй, Софьюшка. Куда так спешишь? – недовольно нахмурилась та, поправив на темных волосах шляпку, от столкновения с дочерью съехавшую набекрень.
– Покупатель забыл… открытку выронил из портмоне. – Девушка незаметно стянула одну за спиной с круглого столика, где были разложены для продажи поздравительные открытки всех видов, и показала ее матери.
– Ах, Софьюшка, ну где твои манеры? Умение держать себя? Сколько можно говорить? А ты запыхалась, опять растрепана.
– Ну, маменька… Потом ведь скажут, что у Каплана обкрадывают.
– Давно ли ушел твой покупатель? – со вздохом принятия спросила мать, оправляя белую блузку с модной ныне «голубиной грудкой». Юбка мятного цвета волнами спускалась вдоль ее стройных бедер. Соня невольно распрямила плечи. Всегда при взгляде на мать ей хотелось казаться стройнее и выше.
– Да только что! Неужто вы, маменька, не видели выходящего из магазина?
– Ну, беги, догоняй, – отмахнулась та и прошла внутрь, но угрожающе обернулась: – До семи чтобы воротилась обратно. Не хватало опять выслушивать от классных дам выговоры, что разгуливаешь вечерами одна. Третьего дня видела тебя Алевтина, учительница литературы, в магазине Карро. Чего мне стоило уговорить ее не выдавать начальнице. В следующий раз молчать не стану, и отцу влетит за тебя. Все он виноват, эксплуататор, тиран.
Соня сделала неловкий, торопливый книксен и скользнула в дверь. Ох, будет же маменька молнии метать, когда про дневничок узнает.
Фигура в темной форменной учительской тужурке мелькнула на углу напротив Риго-Динабургского, теперешнего Двинского, вокзала и зашагала по бесконечной артерии Мариинской улицы. Под мышкой учитель Данилов держал три толстых тома энциклопедии, желтая тетрадка уместилась поверх всей этой тяжелой кипы и основательно съехала к локтю. Он скользнул мимо гостиницы Бель-вю, часовни на Привокзальной площади, мимо крыльца полицейского управления, шел под тяжестью высоких доходных домов и контор, расцвеченных во все цвета радуги, подражающих знаменитой рижской композиции «Трех Братьев» и с непременными не менее цветастыми вывесками над рядом окон на первых этажах, двинулся дальше к закрытой ныне станции Туккумского вокзала.
Мариинская улица плавно втекала в Карловскую.
Сгущались сумерки, толпа редела, лавки, конторы закрывались, кофейни, рестораны, напротив, зажигали окна, пару раз проплыла, покачиваясь, неспешная конка № 3, носились одноместные фаэтоны. Учитель Данилов, не сбавляя темпа, торопился куда-то вперед вдоль железнодорожных путей.
Соня следовала за ним, отставая шага на четыре, прячась за парой, разделяющей ее и объект слежки: господин в черном пальто и котелке, дама в светлой накидке, с корзинкой цветов под локтем. Пара шла в темпе Данилова, видно, куда-то тоже спешила, но, как быстро бы она ни шагала, Данилов значительно от нее удалялся. Соне приходилось выглядывать то чуть ли не из-за плеча господина в черном пальто, то из-под корзинки, что держала дама, чтобы случайно не упустить из виду желтый дневничок под мышкой у учителя.
Обложка того была размером в половину меньше объемных томов энциклопедии, дневник все съезжал и съезжал вниз, даря Соне надежду, что в конце концов он выпадет из-под локтя и окажется на тротуаре. Тогда не нужно будет сопровождать учителя до самого его дома.
А если Господь не поможет бедной тетрадке выскользнуть на брусчатку, придется идти до Господской улицы, где в самом ее центре, окруженный дивным садом, стоял высокий трехэтажный дом в голландском стиле с ризалитом, мансардой, квадратными башенками, островерхой кровлей, выкрашенной в ярко-алый цвет, и большой красивой птицей-флюгером на самом высоком шпиле. В нем проживало третье поколение Даниловых, обосновавшихся в Риге еще в Наполеоновскую эпоху.
После окончания войны 1812-го года Даниловы открыли в городе первое предприятие, купили особняк, отстроенный приезжим купцом в восемнадцатом веке, потом подоспело второе предприятие, третье. Теперь семья Даниловых владела тремя фабриками, пивным и лакокрасочным заводом, несколькими артелями.
Только сейчас Соня вдруг вспомнила, каким непростым человеком был их учитель истории.
Фамилия Даниловых знакомым изящным росчерком красовалась на блюдцах и чашечках в посудном наборе ее дома, на красивых блокнотах и записных книжках, на красочных жестяных коробочках из-под вафель, какао и шоколадных конфет, на упаковках водяных красок и пастели, которые отец закупал в больших количествах вместе с книгами, бумагой и чернилами.
Соня жила, не особо замечая, что ее окружали товары производств одной из самых богатых семей Риги. Даниловский фарфор, даниловское пиво, даниловские вафли, шоколад и какао с длительным сроком хранения. Даниловские писчебумажные товары: записные книжки, обитые тканью до того мягкой и приятной к прикосновению, что не отличить от телячьей кожи, но чрезвычайно дешевые, так что можно было их всегда, не жалея, использовать. Славились и подарочные издания сказок, выпускаемые небольшим издательством при сей фабрике. А лакокрасочный завод в Митавском форштадте, в Зассенгофе, выпускал помимо эмалей и лаков акварель, медовые краски, масло и пастель. Имелась у Даниловых и швейная артель по производству дорогих штор и гардин.
Но вот беда: род их готов был завершиться на учителе Григории Львовиче, беспечно спускающем состояние на книги. Соня часто слышала от отца, не без вздохов сожаления, что в большую трудность угодила одна из самых состоятельных семей Риги, в руках которой было производство товаров, без коих невозможно представить себе жизни. Всеми любимые даниловские вафли и какао, даниловская акварель, даниловские писчие принадлежности иссякали на прилавках. Приостановила производство штор артель, закрылся большой магазин фарфора на углу Николаевской улицы и Бастионного бульвара.
