Он боязливо положил на стол перед приставом стилет изящной английской работы. Бриедис сжал челюсти, глянув на длинный кинжал с изящным тонким клинком, рана от которого до сих пор ныла в сырую и дождливую погоду.
– Что, не получили своих денег? – холодно спросил он.
– Не нужны мне они! – со слезами на глазах вскричал почтовый служащий. – Бес попутал, каюсь. Двадцать золотых империалов на дороге не валяются, а этого Данилова я каждый день вижу, он учителем служит в женской гимназии, живет один в старом особняке, его убить – раз плюнуть. Тем более сейчас, когда из-за выставки весь город вверх дном. Вот я и подумал… «тварь ли я дрожащая или право имею».
– Тьфу, опять книжки. А не вы ли в вечер четверга 23 мая явились к нему домой с револьвером?
Парень побледнел и схватился руками за стул, на который все же сел.
– Нет, нет… я только клинком. И Ворон этот явился 25-го, в субботу. Я, правда, повиниться хочу, вот, даже эту крылатку проклятую надел нарочно, чтобы вы меня вспомнили. Купил, чтобы никто не узнал из почты… пять рублей истратил… а все зря. Проверить хотел… смогу ли…
– Проверили, горе-Раскольников? – Бриедис встал. – Сейчас позову письмоводителя, и вы все это еще раз перескажете.
Но когда Арсений вернулся с письмоводителем, почтовый служащий распростерся черной бесформенной массой у ножек казенного стола лицом вниз и бился в судорогах, ботинок его правой ноги отбивал нервный такт по полу.
Почти тотчас же в кабинет вбежал штабс-ротмистр Гурко.
– Что тут у вас? – непонимающе крикнул он. – Драка?
Они медленно развернули мальчишку. Лицо его было искаженно мученической судорогой, глаза вырывались из глазниц и походили на переваренный куриный белок, руки и ноги приняли какую-то неестественную, выкрученную форму, продолжали дергаться. Письмоводитель, явившийся с Бриедисом, бросился за врачом. Через несколько секунд юноша ослаб, расправил плечи, из его левой руки выпал прозрачный бутылек с белым порошком, похожим на сахар.
Бриедис тотчас поднял его и поднес к носу. Пахнуло горьким миндалем.
– Дьявол, это цианид калия! – воскликнул он, пряча лицо в сгиб локтя и отступая к двери. – Явился с повинной и принес с собой яд… Зачем?
– Ну не дурак? – подтвердил Гурко.
– Дикость какая-то… – Бриедис насилу сдерживал дрожь в голосе.
– Да просто экзальтированный чудак, каких немало. Позову кого-нибудь, пусть вынесут. А чего приходил?
– Это он на меня напал в то воскресенье.
– У особняка Даниловых?
Бриедис кивнул, вытирая мокрый лоб. Гурко был халатным сотрудником, порой деятельный и толковый, а порой скука найдет – на все чихать хотел.
Старше Арсения на десяток с лишним лет, он когда-то работал с Бриедисом-отцом, тоже ушел в отставку, в чине штабс-ротмистра, посчитав военную службу скучной; в полиции служил больше двадцати лет. Казалось, что Михаил Ярославович совершенно не тщеславен и только недавно задумался о повышении и подал соответствующее прошение наверх. Отцу дали статского советника, а Гурко все еще ходил-просил коллежского асессора. На самом деле в чин его должны были произвести сравнительно давно. Мало кто знал, что штабс-ротмистр периодически оказывался одной ногой в долговой тюрьме и вообще мог лишиться места в части. У него было неизлечимое пристрастие к игре. Полтора года назад ему отказали в повышении из-за долга в тринадцать с половиной тысяч рублей, могли бы и приставом назначить, но посчитали неблагонадежным. А позапрошлой осенью он внезапно получил какое-то наследство и теперь ходил петухом в ожидании новых погон.
Поэтому Арсений и тянул с тем, чтобы открыться помощнику с делом Камиллы, хотя тот был опытен и помог бы советом. Даже сейчас отчего-то язык не поворачивался рассказать этому сорокалетнему, уже успевшему получить первые седины бывшему офицеру, с его безразличным лицом и вечными наставлениями не лезть куда не следует, о сбежавшем из лепрозория Данилове, лишавшем жертв крови в надежде на излечение.
Почтового служащего отвезли в морг, прозектор подтвердил догадку пристава о цианистом калии. Молодой человек всыпал себе пригоршню в самое горло – этого хватило на быструю смерть.
В мысли пристава закралось нехорошее подозрение.
В его части уже дважды совершалось неприкрытое преступление. Сначала украли его «смит-вессон», потом билет, что мог сделать кто-то из присутствия, а теперь внезапно покончил с жизнью юноша, пришедший повиниться. Если выяснится, что за всем стоит полицейский чин, то Бриедису опять лишь заткнут глотку.
Притихший, уставший сражаться в одиночку с преступными миром города, пристав готов был опустить руки. Когда силы покидали Арсения, а душа требовала отдохновения, ноги несли в лавку Каплана. Как там Соня? Благополучно ли сдала выпускные экзамены? Получила ли наконец «Свидетельство на звание домашней учительницы»?
Был вечер воскресенья, Паулуччи гудела гуляньями ввиду близкого расположения Верманского парка, летом превращавшегося в настоящий улей.
Хозяин лавки встретил пристава за прилавком, приветливо поинтересовался о здоровье, спросил, как заживает ранение. Вечно погрязший в составлении ведомостей, в сортировке заказов, прятавшийся за стопками книг, в очках, на стеклах которых лежал толстый слой бумажной пыли, Каплан с готовностью поддерживал любой разговор.
– Сонечка обрадовала нас отличными результатами. Удалось все же ей закончить с золотой медалью, по всем предметам – «весьма удовлетворительно». Спасибо Григорию Львовичу, он ее наставлял до самого последнего экзамена, математику подтянул, грамматику. И не хочет принимать благодарностей!
Бриедис выдавил слабую улыбку:
– Где же Софья Николаевна? Отчего не выходит сегодня встречать посетителей?
– А она вновь в Синие сосны отправилась. На этот раз заказ собрался быстро, никаких редких изданий мисс Тобин не просила, книжки нашлись тут же, у нас на полках. Теккерея ждать пришлось два дня, а в остальном все случилось быстро.
Бриедис полез за часами в карман.
– Отчего же ее до сих пор нет? Дневной поезд прибыл два часа назад…
– Она сказала, что будет писать пейзаж речки тамошней, Перзе. В память об убиенной учительницы живописи. В гимназии к вручению свидетельств хотят сделать выставку работ ее учениц.
Бриедис стоял будто громом пораженный, чувствуя, как краска отливает от лица. Только он отвлекся, делом занятый, как эти два пинкертона успели ввязаться в историю.
– Чем же не подошли Сонечке пейзажи где-нибудь поближе? – сквозь зубы процедил пристав. – На нашей городской набережной есть места не менее живописные.
– Там развалины старинной крепости, – перебирая стопки книг за прилавком, беспечно отвечал Каплан. – Вы не переживайте, она с Григорием Львовичем, у них что-то вроде исторической экскурсии.
– Что ж… – неведомо откуда черпал Бриедис спокойствие. «У них с Григорием Львовичем что-то вроде экскурсии!» – Что ж, прекрасно.
