«О! Мы это уже проходили, – засмеялся Артур, – знаем, знаем, какая вы у нас замечательная комедиантка».
Слова Артура, достигнув ушей Эжени, как бы подстегнули ее, и она вышла из гостиной, несмотря на головокружение; но на лестнице последние силы оставили ее, и, потеряв сознание, она рухнула, не успев ступить на первую ступеньку.
– Ты сгущаешь краски, Сатана, – сказал Луицци. – Ни один мужчина не пойдет на такое варварство.
– А ты не забыл, что этому, с позволения сказать, мужчине едва исполнился двадцать один год? Он же был еще совсем ребенок.
– Именно поэтому меня поражает такая жестокость.
– Тебя поражает многое, как всех тех, кто, не видя сути, подбирает брошенную кем-то поверхностную идею, не изучив все ее возможные аспекты, и затем носится с ней, словно с истиной в последней инстанции. Из всех подобных идей самая правдоподобная, возможно, гласит, что юности присуще величайшее благородство. Но у этого утверждения есть и оборотная сторона – самая неумолимая жестокость также является уделом юности. Остановись как-нибудь на любой улице Парижа, барон, прочитай внимательно перечень приговоров, вынесенных судами присяжных, – ты увидишь, что девять десятых злодеяний совершаются малолетними преступниками. Это неизбежный результат силы и необузданных желаний. Согласно избранному пути, юные стремятся либо к великим свершениям, либо к великим преступлениям; осторожность сдерживает людей зрелых, а немощь и бессилие препятствуют старикам. Вот что необходимо усвоить, чтобы продолжение моего рассказа не вызывало больше глупого удивления.
И Дьявол продолжил:
– Очнувшись, Эжени увидела, что находится в незнакомых ей роскошных апартаментах. Мужчина, который проводил ее к Артуру, последовал за ней, нашел ее чуть ли не при смерти на лестнице, отнес на руках в свой экипаж и отправил к себе домой. Эжени пришла в себя, и первое, что она увидела, были руки пожилой женщины, дававшей ей нюхательную соль; по знаку незнакомца женщина тут же удалилась.
«Где я?» – спросила Эжени.
«В доме человека, – ответил мужчина, – который не бросает женщин на лестнице, как этот щенок Артур, человека, который убежден в вашей невинности, ибо знает, на какую подлую клевету способна соперница, человека, у которого вы в полной безопасности».
«Но кто вы? Боже милостивый!» – Столь неожиданно обходительные речи растрогали Эжени до слез.
«Меня зовут Стив, мисс, лорд Стив», – ответил мужчина, внимательно наблюдая за действием, произведенным этими словами.
«Лорд Стив! – вскрикнула она, пытаясь подняться и с ужасом оглядываясь вокруг. – Лорд Стив! Лорд Стив!» – повторила она еще несколько раз, отпрянув от него подальше.
«Не бойтесь ничего, мисс; я вижу по вашей реакции, что вам плохо объясняли, кто я такой и в чем заключается моя единственная надежда. Я люблю вас, мисс, но совсем не так, как Артур, и не для того, чтобы бросить вас на произвол нищенской судьбы. Я вас люблю и хочу отблагодарить за это прекрасное чувство подобающим вам положением и блеском; хочу вырвать вас из недостойного существования, поставить на недосягаемую для ваших клеветниц высоту. Ибо я верю в вашу чистоту и невинность и не собираюсь судить беспощадно за ту ошибку, что отдала вас во власть Артура. Я забуду об этой ошибке, я уже о ней забыл… Моя любовь и знать о ней не хочет… А то, что я узнал, не может переменить того, что уже решено, и если вам угодно будет прислушаться к моим сокровенным чаяниям, то через несколько дней – да что там! – уже завтра вы с высоты вашего положения с презрением посмотрите на всех тех, кто посмел вас оскорбить, в том числе и на Артура, на это ничтожество, не стоящее пылинки под вашими ногами».
– По-моему, искушение подали как раз вовремя и в самой что ни на есть надлежащей форме, как мне кажется, – сказал Сатана, – трудно было бы подобрать более подходящий момент и сочинить речь, более ласковую для ушей брошенной девушки.
– Конечно, – согласился Луицци, – но все эти неожиданные встречи кажутся мне по меньшей мере неправдоподобными.
– Это потому, что правда практически всегда недоступна вашему пониманию. Потому-то и изобрели ваши интеллектуалы правдоподобие, что с их стороны было своего рода трусостью и одновременно лестью всеобщей глупости. К тому же какой же я тогда, к черту, Дьявол, если не могу расставить события в разыгрываемой драме лучше, чем ваши маститые щелкоперы?
– Таким образом, – догадался Луицци, – получается, что ты пошел на все свои самые неимоверные ухищрения, чтобы погубить бедную девушку.
– Да, это так. И я проиграл.
– Проиграл?
– Да, – продолжал Дьявол, – после всего, что она услышала, Эжени не нашла ничего другого, как ответить лорду: «Милорд, ваши слова о моей невинности подразумевают подобающее поведение. Вы проявили ко мне большое уважение, хотя сделанное вами предложение и показывает, насколько оно мало серьезно, но я очень хотела бы в него верить, так же как хотела бы доказать вам, что я его заслуживаю».
«Мисс, – взмолился лорд Стив, – подумайте, подумайте хорошенько, прежде чем отказывать человеку, который может смело назвать себя одним из самых могущественных людей Англии».
«Нет, милорд, нет, – ответила Эжени ледяным тоном, хотя сердце ее сжалось от боли. – Я не могу принять ваше предложение… Не могу и не хочу… Я прощаю вас… Я не сержусь на вас… И прошу вас только позволить мне уйти».
«Но не так, мисс, не таким образом. Столько спокойствия после столь сильного отчаяния заставляет меня опасаться решения, рокового для вас».
«О нет, милорд, я не собираюсь умирать. Я жду ребенка, я буду жить».
Вот так она от меня и улизнула! – воскликнул Сатана. – Трижды я готовил для этой женщины почву к самоубийству, и все оказалось напрасно.
Оставался только страх перед нищетой. Я испробовал и его.
Лорд Стив, желая заглянуть в самые глубинные уголки души Эжени, чтобы потом, может быть, все-таки найти способ завладеть ею, продолжал:
«Попробуйте тогда воззвать к одному английскому закону: вам нужно только пойти в муниципалитет, назвать имя отца ребенка, и он будет вынужден признать его и обеспечить ваше существование».
«Ох, милорд! – фыркнула Эжени, отворачиваясь. – Мы, простые француженки, как-то не привыкли выставлять напоказ свой позор, тем более – за плату. Уж лучше умереть».
«И тем не менее, мисс Эжени, не бросайтесь так легко этой последней возможностью; поверьте, вас ожидает нищета, а это тоже прямая дорога к смерти. И если уж настолько противен вам такой поступок, то, уверяю вас, достаточно будет только пригрозить им Артуру, чтобы заставить его заплатить за все, и если я поговорю с ним…»
«Если вы когда-нибудь будете говорить с ним обо мне, – прервала лорда Эжени, поднимаясь, – то скажите ему, милорд, что его жертва будет жить, чтобы появился на свет Божий ребенок ее палача, скажите ему, что бедная женщина будет работать, чтобы прокормить отродье богатого человека, скажите также, что есть одно имя, которое не выйдет отныне никогда из опороченных им уст, и что в последний раз простая девушка произносит перед вами благороднейшее имя – имя графа Артура Ладни. Прощайте, милорд, прощайте. Нам не о чем больше говорить».
