Только на следующую ночь она разрешилась от бремени той самой Эрнестиной, которую ты уже знаешь. Пять дней спустя она смогла вернуться к себе, а еще через две недели вышла на работу в богатейшем магазине господина Легале в верхней части улицы Сен-Дени.
Дьявол умолк; Луицци тяжело дышал, словно только что забрался на труднодоступный пик и присел на минутку, чтобы перевести дыхание.
– В путь, хозяин, нам пора! – воскликнул Дьявол. – Время идет, скоро рассвет, нельзя терять ни минуты; поехали, если ты хочешь получить достаточно сведений к тому часу, когда тебе нужно будет на что-то решаться.
– Трогай, – вздохнул Луицци.
– Бедная девушка… – начал Сатана.
– Опять?
– По-прежнему бедная девушка, хозяин; бедная женщина и бедная мать все еще впереди. Немного терпения.
IV
По-прежнему бедная девушка
– Я сказал, что Эжени ускользнула от меня; но я не собирался ни в коей мере отчаиваться из-за того, что она отвергла искушение столь стремительно. У меня слишком большой опыт по этой части, чтобы не знать, что человек, который хорошо держит сильнейший удар, падает порой от легкого дуновения; нужно только обладать искусством дунуть вовремя, когда противник уже потрясен и шатается, а иной раз достаточно его только тронуть, но совершенно неожиданно. Постоянные несчастья приучили Эжени держаться настороже, а сила духа позволяла ей выдерживать стойку. Я решил ослабить напряжение, и в течение года после поступления на работу к господину Легале она жила относительно счастливо, по меньшей мере в некоторой передышке от очередных бед. Зарабатывая не так уж мало для девушки ее лет и происхождения, она поселила мать в маленькой деревушке недалеко от Парижа, рядом с кормилицей, которой отдала ребенка, и каждое второе воскресенье проводила с ними.
Единственная неприятность за этот год исходила опять же от Артура: повстречавшись с ней как-то, он последовал за ней. Но время мольбы и угроз миновало. Он хотел ее остановить, но она сказала ему достаточно громко, чтобы привлечь внимание прохожих:
«Что вам нужно, сударь? Я вас знать не знаю и знать не хочу».
«Я хочу повидать своего сына… своего ребенка…» – пробормотал Артур, бледный от ярости и унижения.
«Ну, и как же зовут в таком случае вашего ребенка?»
«Эжени, смотри у меня!» – перекосился англичанин.
«Смотрите сами, сударь: тут совсем недалеко полицейский участок, а жандармы не церемонятся с перебравшими хамами, которые пристают к приличным женщинам».
Артур, когда-то столь безжалостный и бессовестный, был повержен наповал; не успел он обрести дар речи, как Эжени уже скрылась в толпе.
Столкновение произошло вскоре после его возвращения во Францию, и больше, благодаря моим стараниям, подобные встречи не вносили беспокойство в тихое существование Эжени.
Но вот прошел год, и в Париж приехал из провинции некий молодой человек; звали его Альфред Пейроль. Он хотел завершить коммерческое образование в столичной банковской конторе и привез с собой рекомендательное письмо от своего отца к господину Легале. Приняли его у негоцианта как родного, как сына старинного друга главы семьи. Он понравился госпоже Легале, но особенно – юной барышне Сильвии Легале. Он был юн, весел, горяч, превосходно рассказывал остроумные истории – с тем оригинальным колоритом, который происходит от провинциальной простоты. Он бесподобно излагал свои впечатления о Париже, вкладывая в рассказ столько чистосердечия и так чудно всему изумляясь, что вызывал общий хохот, не выставляя себя на смех; редко встречается человек, обладающий таким даром видеть нелепое в других и в то же время не быть смешным. Кроме того, по складу ума – отважного, решительного, ловкого и терпеливого – он мог бы далеко пойти, если бы не свойственная ему, по общему мнению, инфантильность. Его природа вечно боролась с данным ему воспитанием. В течение долгого времени Эжени никак не замечала знаков внимания, которые он ей оказывал, пока не получила крайне своеобразное предупреждение. Сильвию все больше привлекал симпатичный провинциал, проводивший в ателье чуть ли не каждый вечер в компании дюжины барышень. Хотя ему исполнилось недавно двадцать четыре года, он был еще совсем зелен душой и разумом, а после уединенной жизни в кругу родных он попал в другую среду, где требовался не только сформировавшийся для решительных дел характер, но и некоторая осведомленность в самых заурядных вещах; в общем, Альфред оказался весьма приятным молодым человеком. Однажды вечером Сильвия осталась вдвоем с Эжени, чтобы помочь ей закончить срочный заказ, и вдруг зашептала тихо-тихо, хотя все уже ушли спать:
«Вы заметили, что господин Альфред ухаживает за мной?»
«Нет, не заметила», – ответила Эжени, которая едва ли пару раз подняла глаза на Альфреда с тех пор, как он появился у госпожи Легале.
«Так вы думаете, что он меня не любит?» – встревожилась Сильвия.
«Да нет, что вы, я этого не говорила; просто я ничего не видела. Я, к сожалению, такая рассеянная…»
«Тогда, Эжени, умоляю, присмотритесь к нему».
«Но зачем?»
«Видите ли… Я так хотела бы знать… Не ошибаюсь ли я…»
«Но к чему это вам?»
«Похоже, я влюбилась в него», – призналась Сильвия, не поднимая глаз.
Эжени внимательно взглянула на девушку. Любовь – она часто слышала это слово, но для нее оно имело ужасное значение. С одной стороны, все ее несчастья происходили от этого слова, с другой – она видела, что все бесчинства Терезы тоже от любви. Но искреннее и прелестное личико Сильвии говорило о другом чувстве, которого она не знала, – нежном и чистом. Помедлив, Эжени откликнулась наконец:
«Ах! Так вы любите его!»
«Да, люблю. Когда Альфред входит, я волнуюсь, словно целую вечность ждала его появления; когда он говорит со мной, то мне кажется, я понимаю его слова совсем не так, как слова других людей: он касается меня своим голосом, как если бы дотронулся рукой. Я слышу этот голос со всех сторон, он как бы обволакивает меня. Если он делает мне комплимент, то я так счастлива, так счастлива, что готова заплакать, а если он посмеивается надо мной, то мне хочется плакать от горя…»
«Ох, – вздохнула Эжени, – но раз вы его так любите, то как же он должен любить вас!»
«Но он же ничего не знает… О таких вещах не принято говорить».
«Ну а он, он ничего не говорил?»
«Разве он посмеет? Луи, прежде чем жениться на моей сестре, два года тихо обожал ее и молчал, пока мой батюшка, не вытерпев, не объявил ей об этом сам».
Какая жизнь! Какая любовь! Какие свежие, розовые тени, неведомые прошедшей через гибельные пропасти душе, которая не бьется больше об острые углы только потому, что очутилась в ровной и жаркой пустыне! Слезы навернулись на глаза Эжени, но она их сдержала, ибо не могла объяснить их происхождение собеседнице, которая так простодушно выкладывала свой секрет. Эжени стало интересно, что произойдет дальше на этой прекрасной аллее, куда ей самой дорога была заказана, и она обещала Сильвии посмотреть, какие чувства питает к ней Альфред. На следующий день, поглядывая украдкой на юношу, она подметила, что к Сильвии он относился точно так же, как и к другим, а если он и оказывал кому-то больше знаков внимания, так только ей самой. Но эти наблюдения не укладывались в ее голове. Наступил вечер, и Сильвия снова оказалась рядом с Эжени.
