– Скоро конец, – утешил Дьявол Армана. – На перекрестке нескольких дорог ты повстречаешь мальчика, старика и девушку. Попросись у них на ночлег.
– Под каким предлогом?
– Скажи, что заблудился.
– Они мне не поверят; это же абсолютно невероятно – встретить посреди ночи благовоспитанного с виду человека на забытом Богом и людьми проселке. Они примут меня за грабителя.
– Ты меня удивляешь. Разве нет в этой жизни других вариантов, кроме богача, который несется по большой дороге в почтовой берлине, или бандита, что выходит в темную ночь на разбойную тропу? Бывает, расчет, бедность или несчастье гонит людей на улицу в бурю пострашнее.
– Но они же спросят, как меня зовут… Неужели поверят, что барон де Луицци оказался здесь в столь роскошном выезде?
– Если ты назовешься, то они примут тебя за сбежавшего из сумасшедшего дома, что, впрочем, святая правда, ибо имя твое известно в этих краях. Так что лучше бы тебе придумать имя и род занятий, чтобы опять не попасть впросак.
– Ты меня бросаешь?
– А что я тебе обещал? Вернуть свободу? Ты на воле. Состояние? В Париже тебя ждут двести тысяч ренты. Твоему банкиру, в отличие от многих других, Июльская революция пошла на пользу; он поправил свои дела и в том числе заставил Риго отказаться от претензий на твои владения.
– А добрая репутация?
– Ты оправдан судом присяжных; ведь все свидетельствовало о твоей невменяемости в течение долгого времени, а поскольку нотариус выздоровел и прекрасно себя чувствует, то прения по делу были недолгими.
– И я вернусь в общество подобно беглому каторжнику.
– Заблуждаешься, повелитель; проступки такого рода общество легко прощает и быстро забывает.
– Но почему?
– Потому что нет видимого мотива. Если бы ты попытался прикончить человека, чтобы завладеть его деньгами, женой или именем, то, конечно, стал бы отверженным; если из ненависти или мести, то считался бы отъявленным мерзавцем; но ты хотел убить, чтобы убить, ты просто одержимый, тебя охватил приступ безумия, а современная юриспруденция припасла массу неопровержимых аргументов в защиту таких людей и только разжигает интерес к ним. Этими недавними нововведениями я обязан одному молодому адвокату, который и в будущем, надеюсь, окажет мне немало услуг. К тому же в революционной буре, пронесшейся только что над Францией, твое дело совершенно затерялось. Большая часть знакомых тебе людей и не слышала о нем, а переменив круг общения, ты и вовсе будешь чистеньким.
– Но где мы сейчас? Далеко ли от Парижа?
– В восьмидесяти лье.
– Как называется эта местность?
– Мы неподалеку от Витре.
– А как я доберусь до столицы без гроша в кармане?
– Это меня не касается.
– Наверное, есть какой-либо способ раздобыть деньги…
– Целых три: занять, украсть и заработать. Выбирай. А я сдержал все свои обещания; удачи.
Они добрались как раз к месту, где дорога расходилась в нескольких направлениях; Дьявол исчез, а Луицци различил в считаных шагах силуэты трех путников и услышал громкий вопрошающий голос:
– Кто идет?
– Ой, люди добрые, – жалобно запричитал Луицци, – я невезучий путник, подвергшийся разбойному нападению; бандиты отобрали все деньги и документы, бросили в каком-то лесу, и я плутаю уже битых два часа в поисках дороги из Лаваля в Витре.
Едва Луицци закончил говорить, как к нему бойко подскочил сорванец лет двенадцати, тщательно изучил со всех сторон и с легким презрением в голосе заключил:
– Это барин, дедушка.
– Смотри хорошенько, Матье, – отозвался старик.
Тут же послышался нежный женский голосок:
– И что же вы хотите, добрый человек?
– Укрыться где-нибудь на ночь, если это вас не очень стеснит…
– Ничуть, – ответил старик. – У нас еще никто не спит; одним больше у печки – теплее будет. Идемте же, сударь, вам, должно быть, нужно согреться.
– Дедушка Бруно, – сказал мальчишка, – мы уже в двух ружейных выстрелах от дома; я побегу вперед – предупредить, что с нами сестра Анжелика и барин; здесь вы уже не собьетесь с пути, нужно только идти прямо по этой тропинке.
– Хорошо, – ответил старик, ступая на указанную дорожку, – давайте же поторопимся.
Луицци удивлялся легкости, с которой слепец поверил в его басню; но еще больше он изумился, когда старик заговорил о его вымышленных приключениях словно о самом обыденном деле.
– И сколько их было, этих разбойников?
– Дюжина, не меньше. – Тщеславие не позволяло барону поскупиться на численность его победителей.
– А вы не подметили среди них этакого высоченного крепыша с козьей шкурой на плечах и в красном колпаке вместо шляпы?
– Да-да, – откликнулся Арман, – похоже, среди прочих был такой длинный и примерно в таком наряде.
– Так я и знал, – проворчал слепец, – это шайка Бертрана. Эх, кабы целы были мои глаза, показал бы я поганцу, как бесчинствовать в наших местах! Уж он-то знает, как я метко стреляю, вернее, стрелял когда-то.
– Но, – вмешалась сестра Анжелика, шедшая рядом со стариком, – разве раньше Бертран не был вашим другом?
– Что верно, то верно; во времена республики мы с ним хором кричали «Да здравствует король!», и думаю, что если бы я не вынес полумертвого Бертрана с поля битвы под Круа-Батай, то его похоронили бы вместе со святыми отцами, которые полегли все до единого в тот знаменитый день. Но то была благородная, священная война; мы не грабили одинокие дома, опустошая их винные погреба, не раздевали припозднившихся путников на больших и малых дорогах; ведь эти бандюганы, надо полагать, забрали у вас все, сударь?
– Все! Абсолютно все! – поспешил заверить барон.
– Трусливые шакалы!
– Но, папаша Бруно, – возразила сестра милосердия, – вы же рассказывали, что всего несколько часов назад они отважно бились…
– Что правда, то правда; мы позволили красноштанникам унести ноги, оставив открытым проход в изгороди вокруг хутора, но если бы мы, шуаны, ударили с тыла, то перебили бы супостатов всех до одного!
– И в тот момент раненый офицер укрылся в вашем доме? – спросила сестра Анжелика.
– Он не укрывался. Пуля настигла его перед изгородью, а поскольку славный малый был впереди в атаке и последним при отступлении, то его солдаты, удиравшие без оглядки, не заметили, как он упал, а шуаны, преследуя врага, сочли его мертвым. И только через два часа мой сын Жак, обходя хутор, обнаружил истекавшего кровью офицера, и мы занесли его в дом. Жак отправился за врачом, и поскольку ни один из лодырей-работников не отважился в такую ночь пойти за вами, то пришлось мне тряхнуть стариной. К великому моему несчастью, вот уже полгода как я потерял зрение, и Матье вызвался мне помочь.
