– Я не хочу, чтобы его трогали! Ни гвоздя, ни соломинки ты не тронешь в моем доме!
– Нам не нужны ни солома, ни гвозди в твоем доме, – с подчеркнутым спокойствием продолжал Бертран. – Но офицеришка – чужак, на кой ляд он тебе сдался? И вот еще что… Сегодня утром жандармы схватили Жоржа; они отправили его под конвоем в анжерскую кутузку. Так что, сам понимаешь, нам нужен заложник; если ты отдашь нам лейтенанта…
– Что ж вы не подобрали его сами сегодня утром, раз он так уж вам необходим? – едко спросил Жак. – Когда он подыхал там, на дороге?
– Так получилось. Мы могли бы подобрать его и попозже… – замялся шуан.
– Когда он уже скончался бы от ран? – вставила сестра Анжелика.
– Возможно. Ну и что – одним воякой стало бы меньше. Но раз уж он остался в живых, то пусть послужит для благого дела. Мы обменяем его на Жоржа. Ну, где он?
Бертран встал и направился прямиком к комнате, в которой находился раненый. Но сестра Анжелика, бросившись к двери, опередила его:
– Не смейте! Малейшее беспокойство убьет раненого!
– Бертран! – громко окликнул шуана папаша Бруно. – Ты спрашивал меня не так давно, почему мой сын не взялся за оружие и почему я не настоял на этом. Так вот теперь слушай мой ответ: я не хочу, чтобы мой сын участвовал в бойне, затеянной мародерами и душегубами.
– Ты кому это говоришь? Мне? – с угрозой в голосе спросил Бертран.
– Тебе, кому же еще, – грозно сказал слепец, приближаясь к шуану.
– Погоди, я отвечу тебе, но чуть позже, – прошипел Бертран. – Сначала я взгляну на этого подранка. Прошу меня простить, сестричка, – обратился он к Анжелике, – не вынуждайте меня применять силу. Мне нужно пройти, и я пройду, так или иначе…
– Что ж, рискните! – Сестра милосердия закрыла спиной дверь и вытянула перед собой святое распятие, висевшее у нее на цепочке.
Бертран отпрянул и, сняв шапку, перекрестился. Оглянувшись по сторонам затравленно и злобно, он не решился все-таки поднять глаза на юную монахиню и вернулся к огню, ворча, словно бойцовый пес, выбирающий момент для броска на новую жертву.
– Ну, скоро ты закончишь эту комедию? – с усмешкой спросил его Жак.
– Хоть сейчас, раз ты так этого хочешь! – вдруг истошно завопил Бертран, резко вскакивая.
Быстрым движением он взял Жака на мушку; но пока шуан, следя за крестьянином через прорезь прицела, передвигался боком к двери комнаты, где находился раненый, малыш Матье незаметно схватил припрятанное в углу заряженное ружье и, проскользнув за спину отца, передал ему оружие, которое крестьянин тут же направил на врага; в то же время мальчишка молнией метнулся к Бертрану и пригнул к земле его двустволку. Все произошло в мгновение ока – никто и шелохнуться не успел; громовым голосом Жак закричал:
– Не двигаться! Если кто из твоих головорезов шевельнется, Бертран, то ты – труп!
Наступившую страшную тишину нарушали только шквальные завывания безразличного ко всему ветра и шум бьющего о каменное крыльцо дождя; но вдруг прогремел выстрел – пуля ударила Жака в плечо, и ружье выпало из его рук.
Один из бойцов Бертрана, скрывавшихся в темноте двора, смог незаметно для находившихся в доме прицелиться и метко выстрелить между часовыми.
– Кто стрелял? – закричал папаша Бруно.
– Шуаны, – простонал Жак.
По жалобному воплю Марианны и реву малыша Матье слепец догадался, что ранен его сын; последовала полная невыразимого ужаса суматошная сцена: старик, схватив длинный нож, бросился к тому месту, где, как он считал, находился предводитель шуанов.
– Бертран! Бертран! – кричал он.
Но Бертран легко уклонялся от схватки, и старик в бешенстве заметался по комнате, потрясая оружием:
– Бертран! Где ты, убивец? Ты опять за свое, душегуб?
Натыкаясь на мебель, он прошел зигзагами через все просторное помещение, размахивая ножом и не переставая кричать: «Бертран! Бертран, где ты?», а все те, кто попадался ему на пути, в ужасе торопились назвать ему свое имя или поспешно отступали в сторону. Так он добрался до сына и, схватив его за рукав, хриплым от ярости голосом заорал:
– Ты кто?
– Это я, отец. Успокойтесь, а то они всех нас перебьют.
– Ты ранен?
– В руку! Как раз в ту, за которую вы держитесь; отпустите – мне больно.
Слепец вскрикнул и, выпустив руку Жака, выронил и нож.
Бертран, оттолкнув ногой его оружие, невозмутимо произнес:
– Ты сам этого хотел, Жак.
– Вор, убийца! – ответил ему старик.
– Ни то, ни другое, приятель, – возразил Бертран. – Но я всегда добиваюсь своего – уж кому, как не тебе, это знать. Если бы Жак не взялся за оружие, то с ним бы ничего не случилось. Как аукнулся, так и откликнулось.
– Придет и твой черед, – прошипел папаша Бруно.
– Если Богу будет угодно…
– И вы смеете взывать к Нему после такого преступления? – возмутилась сестра Анжелика.
– Да, сестра моя, – ответил Бертран. – Ибо я – не то что некоторые, я не причиняю зла ради зла и не стреляю в тех, кто мне не угрожает.
– Да, ты их просто грабишь, – возмущенно проговорил слепец; старик считал разбой еще более тяжким грехом, чем даже убийство, ибо не признавал никаких политических оправданий, из-за которых шуаны подняли свое восстание.
– Да, кстати, – вспомнил Бертран и обернулся к Луицци, – вы, конечно, и есть тот самый ограбленный путешественник; так вот, могу поклясться всеми святыми, что, если это сделал кто-то из наших, он будет сурово наказан. И тогда никто не скажет, что мы разбойничаем на большой дороге.
Меж тем Марианна и сестра милосердия уже разрезали куртку Жака, оголив его рану. Они начали ее промывать, а Бертран опять присел на стул. За недостатком дров огонь в очаге почти погас, и только язычок пламени в лампе, мерцавший от врывавшегося через открытую дверь ветра, грустно и уныло высвечивал горестную картину происходившего в крестьянском доме. Бертран вновь заговорил, обратившись к Луицци:
– Так где, вы говорите, вас обчистили?
– Не могу вам точно сказать… – в смятении выдавил из себя барон, растерявший остатки присутствия духа перед лицом новой и столь непривычной ему опасности.
– Но, в конце концов, сколько вы успели проехать от Витре?
– Не знаю, я спал в экипаже…
– Не надо так трястись, – ободряюще улыбнулся шуан, – никто вас здесь ни в чем не упрекает, никто вам не желает зла; скажите, что они у вас забрали?
– Ну, – совсем заплетаясь языком, произнес барон, – документы, деньги…
– Какие именно документы? Сколько у вас было денег?
– Паспорт… и письма…
– А денег?
