– Что ж, вы правы, сударь; иду, но лишь затем, чтобы полюбоваться тем, что вы приобрели, ибо я знаю – ваш отменный вкус и нестесненность в средствах не позволят, чтобы у женщины осталась хоть малейшая прихоть, которую вы не могли или не знали бы, как удовлетворить, причем с самой очаровательной предупредительностью. Я говорю это перед лицом вашего будущего зятя специально, чтобы он знал, насколько его невеста избалована самым что ни на есть тонким вниманием.
Луицци счел ее слова излишне назидательными, что показалось ему весьма странным, и, уводя Жюльетту, заметил раздраженный взгляд, которым проводил ее Анри, и умоляющие глаза Каролины, которая, казалось, укоряла брата за то, что он оставляет ее без всякой поддержки. Едва они вышли, как Жюльетта сказала барону:
– Что ж, сударь, давайте посмотрим, что за секретный презент вы приготовили нашей Каролине.
– По правде говоря, – признался барон, – не стоит и смотреть; это всего-навсего серебряный сервиз для молодоженов; истинный подарок, который я им только что сделал, – это возможность поворковать с глазу на глаз. Пусть поговорят наконец о своей любви, сколько их душе угодно.
Луицци проводил Жюльетту в маленький будуар, расположенный в его апартаментах, и предложил девушке сесть, но она, как бы не слыша, рассеянно повторила его последние слова:
– Сколько душе угодно? О любви?
– Вы считаете, что есть более прекрасное занятие для влюбленных, встретившихся после долгой разлуки?
Жюльеттой, казалось, владела какая-то тревожная мысль, и ответила она не сразу:
– Контракт будет подписан сегодня вечером… А свадьба – завтра… Да, пусть поговорят.
Жюльетта как будто пришла в себя и, усевшись на диван, стоявший в глубине будуара, облокотилась на подушки, откинув голову назад и устремив взгляд к потолку. В этой позе соблазнительно обрисовались плавные линии ее гибкого стана, а платье, обтянув бедра, подчеркнуло их пышные и четкие формы и в то же время, слегка приподнятое изгибом тела, дерзко обнажило ее кокетливые точеные щиколотки. Никогда еще барон не видел Жюльетту в подобном непринужденном самозабвении, и вызывающий шарм, что исходил от этой женщины, в союзе со столь сладострастной позой заставил Луицци почувствовать неудержимое и жгучее вожделение.
В ту минуту ему припомнилось приключение Эрнеста в дилижансе с госпожой Буре, а главное – тот головокружительный миг, когда ему самому отдалась маркиза дю Валь, и он решил, что сейчас одержит не менее скорую и легкую победу. Барон присел рядом с Жюльеттой:
– Они говорят о любви, и они, верно, счастливы.
Жюльетта почти что презрительно улыбнулась и, по-прежнему не сводя глаз с потолка, ответила:
– Ну и пусть.
– И вы нисколько не завидуете их счастью?
Жюльетта вдруг резко выпрямилась и бросила на барона полный удивления взгляд; ее глаза встретились с горящими желанием глазами Армана, и на лице девушки отобразилось еще большее изумление; какое-то время они смотрели друг на друга, и Жюльетта, казалось, стремилась проникнуть в самую глубину его мыслей.
Наконец голосом, в котором сквозило еще удивление, она медленно произнесла:
– Вы спрашиваете, завидую ли я их счастью?
– Да, – страстно подхватил барон. – Разве вы никогда не думали, как сладко слышать прекрасные слова: «Я люблю вас!»
Жюльетта протяжно вздохнула, подобно человеку, получившему объяснение на мучавший его вопрос и убедившемуся в том, что долго казалось ему весьма сомнительным.
– Ах! – только и ответила она. И это «Ах!», казалось, говорило: «Ах, так это вы о любви ко мне! Вот в чем все дело!» Причем в этом «Ах!» не было ни гнева, ни стыдливости, ибо на губах Жюльетты появилась еле заметная торжествующая и довольная улыбка, которая, впрочем, тут же исчезла с ее лица, приобретшего обычное холодное и сдержанное выражение.
– Вы мне не ответили, – настаивал Луицци, – возможно, вы не совсем поняли меня?
– Даже лучше, чем вы думаете, – откликнулась Жюльетта.
– И каков же будет ваш ответ?
– Разве я обязана давать его? Разве мне подобает раскрывать кому-либо свою душу?
– Другу – можно.
– Когда речь идет о любви, только мужчина может откровенничать с другом. А женщина не должна рассказывать о своих чувствах никому, кроме как самой себе и тому, кто вызвал у нее эти чувства.
– О! Похоже, вы много знаете о тайнах любви, – заметил Луицци.
– Даже больше, чем вы думаете.
– Ах! – воскликнул Луицци. – Был бы очень рад, если бы вы и меня просветили на этот счет.
– Возможно, господин барон, – сухо ответила девушка, – это и доставило бы вам пару приятных минут; но вы отказались бы от такого удовольствия, если б знали, сколь горькие воспоминания заставляете ворошить и что эти воспоминания позволяют мне быть счастливой только при условии, что остаются в покое на дне моей души.
– Значит, вы любили?
– Да, – через силу ответила Жюльетта.
– И были любимы, – добавил барон.
– И предана, – вздохнула девушка.
Луицци почувствовал, что оказался далеко от заветной цели; однако раз уж он ввязался в сентиментальную беседу, то счел себя обязанным продолжить ее, надеясь, что придет к желанному результату хотя бы окольным путем; поэтому, придав своим словам как можно более проникновенное выражение, он произнес:
– По всей видимости – неверность?
Жюльетта поморщилась:
– Нет, господин барон; тот, кто никогда не любил, не может быть неверным в обычном понимании этого слова, а в том смысле, которое вы, скорее всего, ему придаете, этот человек тем более не может быть неверным, поскольку ничего никому не обещал.
– Простите, но вы только что сказали, что вас предали.
– О да, предана, как не была предана ни одна женщина в мире! Представьте себе бедную девушку, которую единственная подруга убеждает, что в нее влюблен некий случайно встреченный юноша; предположим, что этот юноша берется поддерживать это заблуждение всеми возможными способами, самым настойчивым преследованием и самой страстной перепиской; и наконец, подумайте только, добившись ответного признания от несчастной жертвы, он вдруг покидает ее безо всякого объяснения причин… Фарс окончен; он в нем больше не нуждается, ибо весь спектакль служил только прикрытием для его интрижки с той самой лучшей подругой…
– Да, конечно, это ужасно, – посочувствовал барон. – Неужели такая подлость возможна?
– Да, возможна, – с необычной экспрессией воскликнула Жюльетта, – и кое-какие подробности этого предательства привели бы вас в еще большее изумление. Но, как вы понимаете, господин барон, мне очень трудно об этом говорить…
– Разумеется, – поспешно согласился Луицци, увидев наконец возможность уклониться от ненужных ему откровений. – Теперь мне понятны ваши боль и удивление, когда я спросил, не испытываете ли вы зависти к счастью влюбленных…
