Барон ознакомил с письмом свою семью, членом которой фактически стала и Жюльетта, и с чувством глубокого удовольствия в первый раз заметил, как Жюльетта оживилась и взволновалась, выражая ему свои наилучшие пожелания и рисуя блестящую картину его будущего как политика.
Луиции сначала поддался ее энтузиазму, но, вспомнив, каким дознаниям подвергаются несчастные кандидаты, испугался, что его прошлое будет нелегко объяснить выборщикам от буржуа с их ограниченным воображением. Однако странная встреча и не менее странное событие заставили его согласиться. Некоторое время спустя у госпожи де Мариньон он довольно небрежным тоном заговорил о поступившем предложении.
Со всех сторон раздались поздравления с удачей.
– Вы несомненно выставите свою кандидатуру, не так ли? – спросил старый господин с вытянутым аристократическим лицом. – Настало время, чтобы Францию представляли имена тех, кто напомнит ей, что не вся слава принадлежит этой эпохе. Луицци – род исторический, они участвовали еще в Альбигойских войнах, их имена упоминаются в тех памятных событиях рядом с Тюреннами и Левисами.
– Настало также время, мой дорогой господин д’Армели, – вмешалась госпожа де Марей, – чтобы наши депутаты были не только кантональными адвокатами, деревенскими врачами или торговцами железом и хлопком. Эти господа в коричневых платьях и несвежем белье, руки которых не знают перчаток, захватили все салоны, они у короля, у министров – везде. Бедной женщине не с кем поговорить, не рискуя угодить в дискуссию о налоге на соль или таможенном тарифе. Они не умеют ни танцевать, ни слушать, ни веселиться.
– Все правда, но именно они голосуют, – сказала дама, известная очаровательными остротами, – в этом их великая историческая миссия.
– И в особенности – миссия министров, – добавил господин, который славился смелостью своих суждений.
– По правде говоря, моя дорогая Лидия, – заговорила молодая женщина, чей голос странно поразил Луицци, но он никак не мог разглядеть ее, поскольку она стояла спиной к окну и ее лицо почти полностью скрывала шляпа, – я с вами не согласна. Будет гораздо лучше, если вы не будете отнимать у нас последних мужчин, которые еще остаются в нашем салоне, и не станете советовать господину Луицци затеряться в сутолоке достойнейших, смею надеяться, из достойных, но которые пахнут политикой и скукой, так что наполняют этим ароматом любую гостиную, как только там появляются. Это болезнь, которой подвержены все, запах, которых пропитывает все. Мой супруг, видите ли, который только что достиг возраста, позволившего ему заседать в палате пэров, уже заразился этой манией. Когда он возвращается с сессии верхней палаты подобно тому, как господин де Марей – из клуба жокеев, то от моего мужа несет политикой, как от вашего – табаком. Я почти так же «обожаю» капитанов Национальной гвардии.
Луицци рылся в памяти, чтобы вспомнить, где он слышал этот голос, когда его отвлек смелый и низкий голос другой женщины, которая была по-настоящему прекрасна в полном смысле этого слова и которая начала свою речь со страстным порывом:
– А чем прикажете заниматься в наше время, если не политической карьерой? Цель каждого мужчины, сознающего собственную силу, разве не состояла всегда и везде в том, чтобы доказать свое превосходство соперникам, сделать себе имя, добиться власти и авторитета? Сегодня только политическая карьера ведет к этой цели, и, следовательно, всякий мужчина с мужским самолюбием должен посвятить себя ей.
– Тем самым, – возразила молодая женщина довольно резким тоном, – вы находите справедливым, что в самые отвратительные дни революции благородный мужчина стремился к власти и авторитету, о которых вы говорили. Вы согласны с тем, что настоящий дворянин шел, например, в солдаты к Бонапарту, чтобы получить эполеты генерала или жезл маршала, что маркиз из древнего рода выбивался в сенаторы, лишь бы стать графом при империи?
– Разумеется, сударыня.
– Вот чувства, которые меня поражают в графине де Серни, в дочери виконта д’Ассембре, в женщине, которая носит два самых прекрасных имени Франции.
– Меня же ничуть не удивляет, – с презрением ответила красавица, – что эти чувства не разделяет графиня де Леме.
– Графиня де Леме! – воскликнул Луицци, как бы желая подтвердить мысль госпожи де Серни, а про себя прошептал: «Дочь Эжени Турникель».
– Да, это я, – молодая женщина грациозно поклонилась Луицци, – я, господин барон, и мне было очень любопытно, узнаете ли вы меня.
– Ах, так вы знакомы, – сказала госпожа де Мариньон, желая прервать спор между двумя дамами, который становился уж слишком резким.
– Мы провели вместе несколько дней у господина де Риго, моего дяди, – ответила госпожа де Леме. – Надеюсь, господин Луицци, вы не сердитесь на меня за тот процесс, который мой дядюшка затеял против вас. Он проиграл, чему я очень рада. В том вина некоего господина Бадора, которому он доверил дело: его неловкость привела к тому, что я потеряла надежду на наследство. Я очень признательна этому милейшему господину, поскольку благодаря ему между нами не может быть никаких обид.
Луицци слушал, восхищаясь невозмутимым самообладанием Эрнестины Турникель, когда та, которую называли графиней де Серни, вновь обратилась к Луицци:
– А-а, так вы знали господина… де Риго?
– Имел честь, – довольно холодно подтвердил барон, ибо желал принять сторону госпожи де Леме, как она только что стала на его сторону; в то же время он пытался впомнить, где слышал имя де Серни.
– Я вас искренне с тем поздравляю, – продолжила графиня почти оскорбительным тоном, внимательно приглядываясь к Луицци.
Госпожа де Мариньон вновь попыталась прервать разговор о господине де Риго и спросила Луицци:
– А можно ли поинтересоваться, в каком округе вы хотите выставить свою кандидатуру?
– В Оде, – ответил Луицци, – в N…
– У вас там ужасный конкурент, – сообщил старик, начавший разговор.
– Кто же, мой дорогой Армели? – поинтересовалась госпожа де Мариньон.
Имя д’Армели уже поразило Луицци, его неотвязно преследовала мысль, как отец несчастной Лауры оказался на короткой ноге с госпожой де Мариньон.
– Да, господин барон, у вас есть ужасный соперник, человек, который пользуется сильной поддержкой всех наших политических друзей.
– Это…
– Господин де Карен, – ответил маркиз.
– Господин де Карен, – повторил Луицци, – он…
– Так вы его тоже знаете. – Графиня явно очень заинтересовалась.
– Да, и очень… очень… хорошо, – медленно отвечал Луицци, задумавшись о всех этих именах, прозвучавших одно за другим как бы для того, чтобы пробудить в нем страшные воспоминания…
– Ах, – снова вступила госпожа де Серни, – вот человек сердца и больших возможностей. С характером менее твердым его жизнь была бы потеряна, ведь, женившись на идиотке, которая в конце концов сошла с ума, он должен был испытывать такие страдания, что любой другой на его месте не выдержал бы и покатился по наклонной плоскости.
