– Так там был ты?
– Везде, где зло, там и я. Говорил аббат Молине, но суфлером был я. Итак, спокойно, елейным голосом я говорю моей курочке: «С тех пор как я стал вашим духовным наставником, дочь моя, я признаю, что во многом вы на правильном пути к спасению. Но меня терзает сомнение. Когда встречаешь добродетель такой чистоты, как ваша, кажется, что она претендует на совершенство, но разве можно обладать тем, что принадлежит лишь Господу Богу?»
– Это ты сказал, Сатана?
– А почему бы и нет? – ухмыльнулся Дьявол. – Бог совершенен, ведь он создал меня. Он совершенен уже потому, что он это сделал, ибо, если зло исходило бы не от меня, ему самому пришлось бы этим заниматься, и тогда к черту покатилось бы все его совершенство. Но ты меня без конца перебиваешь. На мои слова святоша ответила:
«Я хорошо подумала и, уверяю вас, не вспомнила ни одного другого греха, кроме того, в котором уже призналась».
«Но зачастую грехи совершаются по незнанию».
«Какие грехи, отец мой?»
«Серьезные».
«О, я от них избавлюсь! Говорите, я слушаю вас».
«Ответьте мне искренне: сколько времени прошло со дня ваших родов?»
«Полтора года».
«Полтора года! Два раза по девять месяцев, – произнес я мрачным голосом, – целых восемнадцать месяцев вы жили целомудренно, соблюдая воздержание?»
«Я замужем, отец мой, и полагаю, что подчинение желаниям мужа не означает нарушения устоев веры».
«И каков результат исполнения этих желаний?»
«Отец мой, я не знаю, что ответить и…»
«За эти восемнадцать месяцев у вас не родились дети?»
«Нет, отец мой, мои последние роды были крайне тяжелыми, и доктор предупредил меня о нежелательных последствиях, если я решусь еще на ребенка».
«Какой позор!» – воскликнул я.
«У меня слабое здоровье…»
«Презренное создание! – Я перешел на шепот: – У тебя слабое здоровье, чтобы произвести на свет дитя, желающее родиться, но у тебя достаточно сил, чтобы подчиняться желаниям мужа, как ты изволишь выражаться. Теперь ваш союз не представляет собой священные узы, отныне – это вызывающее отвращение распутство, противоречащее воле Господа, который говорил: плодитесь и размножайтесь».
«Но я думала…» – задрожала она.
«Ты думала, несчастная! – Я негодовал. – Ты думала … это и привело тебя к падению: самомнение и тщеславие. Ты думала!»
Я произнес несколько восклицаний и пробормотал какие-то обрывки латинских слов, поскольку несколько «um», «us» или «o», вовремя произнесенные после шевеления губами, производят впечатление отличной церковной латыни. Я сделал вид, что успокоился, и объяснил кающейся грешнице, что наши ученые отцы-теологи рассматривают как один из семи смертных грехов любое удовольствие, не имеющее никакой цели, кроме наслаждения, и нагнал на нее страх столь долго продолжающимся детоубийством, соучастницей которого она стала.
– Да она дура, – рассмеялся Луицци, – и стоила того, чтобы наткнуться на такого же.
– Господин мой, – заметил Дьявол, – я знаю женщину, которая девять раз меняла исповедника, чтобы получить отпущение своего греха, и даже искала священника, который бы не спрашивал ее на этот предмет. В конце концов она отказалась.
– От чего? – удивился Луицци. – От греха?
– Нет, от отпущения. Но в данном случае все было по-другому.
– И чем же все закончилось? – поинтересовался Луицци.
– Она заявила мужу, что он должен спать отдельно, во всяком случае, до тех пор, пока не захочет третьего ребенка.
Сначала муж кричал – она была непреклонна; потом требовал – она отвечала как экзальтированная святоша; он относился к ней как к сумасшедшей, она к нему – как к низкому развратнику; они раздражались, оскорбляли друг друга, сердились, потом возненавидели один другого. В результате удачно запущенного мною дела жена ходит каждое утро исповедоваться, а муж по ночам уходит в город.
– Вот как? – засомневался Луицци. – Ты не врешь?
– Если не веришь, – заявил Дьявол, – давай поднимемся к ней, мы уже у дверей госпожи д’Арнете.
– Нет, спасибо. Попросить остановиться?
– Не стоит, – ответил Дьявол.
– Тогда открой дверцу.
– Не стоит, – снова сказал он.
– Опусти стекла.
– Не стоит, – повторил Сатана.
Он провел ногтем по периметру оконного стекла, оно выпало, будто его вырезали наилучшим алмазом стекольщика, и Сатана тут же выскользнул через импровизированное отверстие.
В то же мгновение Луицци вспомнил, что взял с собой Дьявола не для того, чтобы выслушивать историю госпожи д’Арнете, и схватил его за ногу, но остался лишь с туфлей в руке. Барон уж было отчаялся, но Дьявол, зацепившись за дверь, просунул голову в окно.
– Верни туфлю! – крикнул он барону.
– Расскажешь историю госпожи де Серни?
– Господин де Серни был одним из самых красивых мужчин своего времени и одним из самых распутных. Отдай туфлю.
– Историю госпожи де Серни!
– Господин де Серни ездил в Экс и вел там такой веселый образ жизни, что чуть не умер благодаря одной очаровательной, свежей, как роза, девушке. Верни мне туфлю!
– Рассказывай историю госпожи де Серни или не увидишь своего башмака!
– Господин де Серни, выкарабкавшись после длительной болезни, которой его заразила милая девушка, отказался от развратной жизни, вернулся в свет и влюбился в девицу Леони д’Ассембре.
– Наконец мы у цели! И Леони д’Ассембре…
– Господин де Серни окружил ее такой трогательной заботой, что в конце концов скомпрометировал.
– А Леони?
– Семьи де Серни и д’Ассембре настаивали, чтобы он женился на Леони.
– Но она, она? – воскликнул Луицци с нетерпением.
– Господин де Серни отказывался изо всех сил.
– Ты смеешься надо мной?
– Господин де Серни, соблазненный огромным приданым Леони д’Ассембре, решился жениться.
– Очень хорошо! И с тех пор?
– В первую брачную ночь…
– Сатана, будь осторожнее! У меня колокольчик! – воскликнул барон.
– В первую брачную ночь господин де Серни с торжественным видом подошел к постели жены.
– Может, она его обманула?
– Господин де Серни долго говорил с ней, разговор был бесконечным, граф ходил вокруг да около, но в результате сказал ей всю правду.
– Какую правду?
– Он рассказал ей, что однажды он подцепил любовную болезнь, длившуюся полгода и сделавшую его…
