– Если все так, как ты говоришь, то мне не стоит тебя ни о чем спрашивать?
– Твое дело.
– Могу я найти выход из этого дурацкого положения?
– Можешь.
– Хорошо! Дай мне только мой колокольчик.
– Ну уж нет, сто тысяч чертей! Как-нибудь в другой раз! А сейчас я волен поступать, как мне вздумается.
– Почему ты тогда появился?
– Только потому, что ты предложил мне выгодную сделку.
– Это грабеж!
– Тебе виднее.
– Десять лет жизни, – простонал Луицци. – Ни за что!
– А зачем они тебе? Что они тебе дадут? Почему ты так дорожишь своим никчемным существованием?
– Именно потому, что, пока они ничего толком мне не дали, я хотел бы с умом провести остаток жизни.
– Что ж, – удовлетворенно хмыкнул Дьявол, – в обмен на эти слова я дам тебе один совет. Ты высказал сейчас одну из самых непреложных истин; человек так цепляется за свою жизнь только потому, что находил ей не самое лучшее или же скучное применение; он непременно верит, что завтрашний день принесет ему то, что ускользнуло накануне, и все время гонится за тем, что уже осталось позади.
– Ты не изменился, мэтр Сатана: по-прежнему читаешь морали. Так что же за совет ты хотел мне дать?
– Женись, – ответил Дьявол.
– Мне? Жениться?
– Да-да, мой господин. Если бы ты не был сейчас один, ничего бы страшного с тобой не произошло.
– Ты приготовил мне еще один капкан, не иначе.
– Я предлагаю тебе сделку, не больше того. Обещай жениться, и я вытяну тебя из этой мерзкой постели, больше ничего от тебя не требуя.
– На ком? Боюсь, твой выбор приведет меня к жалкому прозябанию.
– Ты выберешь сам; я не стану вмешиваться ни в коем случае.
– Ты знаешь, не умею я выбирать.
– Честное сатанинское, я не совсем все взвесил, но обычно мне везет. Ты пустой, слабый, но богатый, так что запросто попадешь в объятия интриганки.
– И какой срок ты мне даешь?
– Полгода.
– А если через полгода я так никого и не выберу?
– Тогда я заберу у тебя десять лет.
– Но если я женюсь, тебе-то какая от этого выгода?
– Я покупаю себе свободу, – засмеялся Дьявол. – Жена найдет тебе столько дел, что у тебя больше не будет охоты заниматься мной. Ты спесив и, найдя ее весьма хорошенькой, будешь ревновать – огромная забота. Ты не отличаешься сильной волей, значит, будешь выполнять ее малейшие капризы; ты богат, это даст ей право на такое количество причуд, что ты перестанешь отнимать у меня время.
– Ты пользуешься случаем, кровопийца. Посмотрел бы я на тебя, если бы сейчас у меня в руках был колокольчик!
– Как видишь, не такой уж я Дьявол, как говорят; и я иногда поступаю, как человек.
– Твой совет, я больше чем уверен, – коварная ловушка.
– Святой Павел говорил: «Melius est nubere quam uri» – «лучше вступить в брак, нежели сгореть от желания».
– Так что, неужели мне суждено загнуться на этом ложе?
– Кто знает, кто знает.
– Ты слишком хитер, Сатана, – засмеялся Луицци. – Я поймал тебя в твои же собственные сети; ты просил у меня десять лет, значит, я проживу еще никак не меньше!
– Да! Но как? Не забудь – ты всецело в руках врача, который считает тебя безумцем.
– Придется ему признать обратное.
– Веришь ли ты, что Генриетта Буре тронулась умом?
– Вот те раз! – воскликнул Луицци. – Так ты полагаешь, что я закончу свои дни в приюте для душевнобольных?
– И более разумные люди, чем ты, сгнили там заживо.
– Ты клевещешь на общество, нечистый.
– Насколько это клевета – будешь судить сам…
– И когда?
– Может, завтра, может, через десять лет – это зависит от решения, которое ты сейчас примешь.
– И вот еще что… Скажи, вся эта грязная возня около меня этой ночью – была ли она на самом деле или все это мне привиделось в бреду?
– Ты прекрасно все видел и слышал.
– Меня тошнит от этого безобразия, – пожаловался Луицци.
– Ты просто болен, барон, да и вкус твой весьма извращен…
– Как, проповедник порока, ты смеешь защищать подобную мерзость? – возмутился барон.
– Да ладно тебе! – ухмыльнулся Дьявол. – Что я! Лучше меня это сделают другие изящные источники!
– Что еще за источники?
– Самые изысканные и добродетельные, дорогуша. – Дьявол фыркнул, словно учуяв нечто дурнопахнущее. – Если бы только ты обладал возможностью узнать заранее, какая литература будет пользоваться успехом через несколько лет…
– Во Франции? – спросил Луицци. – У самого культурного и остроумного народа в мире?
– Да, господин, вот именно – у самого культурного и остроумного в мире. Франция породит произведения о трущобах, чердаках и пивнушках; героями романов станут дворники, старьевщики и мелкие перекупщицы, говорящие на непотребном жаргоне; их души станут подвластны самым низким порокам, а портреты будут походить на дурацкие и злые карикатуры…
– И ты утверждаешь, что найдутся любители такой макулатуры?
– Все будут глотать эти шедевры – великосветские дамы и белошвейки, прокуроры и биржевые клерки.
– Они будут в цене?
– Нет, подобной чепухи я никогда не скажу. Данное чтиво похоже на уличную девку – ее презирают, но за ней бегают.
– Но это же совсем разные вещи.
– Отнюдь. Такова суть всех легкодоступных удовольствий. Чтобы удостоиться любви утонченной женщины, нужно обладать возвышенной душой и острым умом; необходимо умение радоваться одному незначительному слову, взгляду, жесту, чему-то неуловимо изящному, святому и значительному. С ночной бабочкой же все не так: наслаждение летит к вам галопом, открыто, разнузданно и без стеснений, так что для его достижения не требуется никакого труда; оно бросается на шею, возбуждает, увлекает и сбивает с толку. Наутро приключение вгоняет в краску, а вечером все начинается сначала. То же самое и в литературе: никто не признается первому встречному, что увлекается нездоровым чтивом, но тем не менее все глотают его ночами напролет.
– И в этих произведениях будут сцены, подобные той, что я видел сегодня ночью?
– А разве ты не собирался издать мои мемуары?
– Неужели ты считаешь, что и для такой грязи в них есть место?
– Почему бы и нет? Я слишком далек от людского рода, чтобы чувствовать разницу между пороками аристократов и неотесанных плебеев. Для того, кто видит человека насквозь, ровно никакого значения не имеет одежда, которой он прикрывает свое уродство. Ты видел алчность в самом низком ее проявлении; не хочешь ли увидеть ее и в другом обществе?
