– Луиджи показал мне это сегодня утром, – объяснила Ана. – Но сверток мы не трогали. Решили, что открывать его вам. И не знаю, как все остальные, но я сейчас просто лопну от любопытства…
Старшой поглядел на меня.
– Открой ты, – сказал он.
Я подошла ближе и аккуратно вынула сверток из углубления. Края парусины были сшиты просмоленной конопляной нитью, а швы обработаны от влаги пчелиным воском. Синьор Фидардо протянул мне острый нож, и я аккуратно, стежок за стежком, распорола шов.
Внутри лежал старый залатанный мешочек из замши. Он был перевязан длинным затертым до блеска кожаным ремешком. Я развязала ремешок, открыла мешочек и перевернула, осторожно вытряхнув содержимое на рабочий стол. Ана и синьор Фидардо ахнули в один голос.
Жемчуг лежавшего перед нами ожерелья пламенел изнутри бледным и таинственным светом.
12. Тайна «Хадсон Квин»
Чуть позже мы все вместе сидели вокруг стола у Аны на кухне. На плите закипала вода для чая, над столом горела керосиновая лампа. В центре теплого круга света лежало ожерелье. Порядка пятидесяти жемчужин, нанизанных на нитку, а посередине – маленькая подвеска в форме розы. Лепестки из нежно-розового перламутра оправлены серебром.
Невозможно было оторвать глаз от бусин. Они мерцали приглушенным блеском, и, казалось, постоянно меняют цвет и свечение, словно живут собственной жизнью.
– Что это за ожерелье? Вам хоть что-нибудь о нем известно? – спросила Ана. – Не знаете, кто мог спрятать его на вашей лодке?
Старшой медленно покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Я впервые вижу его. Должно быть, ожерелье лежало в штурвале с тех самых пор, когда мы купили «Хадсон Квин». А это было лет десять назад.
– А кому принадлежала лодка до вас? – спросил синьор Фидардо.
– Какому-то судовладельцу из Нью-Йорка, – ответил Старшой. – Хотя он, скорее всего, тоже не знал о том, что на борту спрятаны сокровища. Он бы забрал ожерелье, прежде чем продавать лодку нам…
Старшой почесал в затылке и продолжил:
– «Хадсон Квин» построили в Шотландии в самом начале века. Во всяком случае, и паровой котел, и двигатель того времени. Больше нам ничего не известно… Хотя нет, вероятно, ее первым портом приписки был Глазго, и при постройке ей дали имя «Роза». Оно выгравировано на корабельной рынде.
Ана удивленно посмотрела на него.
– Но почему вы не сменили колокол? Ведь теперь на нем должно быть написано «Хадсон Квин»?
– Менять корабельный колокол – плохая примета, – серьезно сказал Старшой. – Ни один нормальный моряк на это не пойдет. Поэтому почти на всех кораблях висит самая первая рында, пока судно не потерпит крушение или не пойдет на слом.
Прядь волос упала Ане на лоб, когда она потянулась за ожерельем, чтобы получше рассмотреть перламутровую розу.
– То есть когда-то ваша лодка называлась «Роза», – сказала она. – И подвеска на ожерелье – в форме розы… Наверно, это что-то значит. А бусы не могли спрятать в штурвал при постройке?
Старшой кивнул.
– Да, вполне возможно.
Синьор Фидардо принес из мастерской увеличительное стекло. Он взял ожерелье и принялся внимательно его изучать, задумчиво покручивая свой ус.
– Бесподобный жемчуг… – сказал он. – Но слишком уж крупный и безупречный, как-то это даже подозрительно.
– Хочешь сказать, он фальшивый? – спросила Ана.
Синьор Фидардо немного помедлил.
– Нет, честно говоря, я так не думаю. Но на всякий случай покажу ожерелье одному знакомому. Его зовут Альваро Гомес, он один из лучших ювелиров в Шиаду.
– Спасибо, я буду вам очень признателен, – сказал Старшой.
Синьор Фидардо поднес кулон к лампе. Маленькая роза из серебра и перламутра мерцала и переливалась на свету.
– Какая искусная работа, – сказал он. – Так, посмотрим…
Он перевернул подвеску и направил лупу на оборотную сторону розы.
– Так я и думал, – продолжил он. – Это работа мастера.
Мы наклонились ближе. На задней стороне подвески на серебре были отпечатаны четыре маленьких символа.
– Пробы, – сказал Старшой.
– И я почти уверен, что они британские, – добавил синьор Фидардо. – Первая указывает на качество серебра. А три остальных штампа, вероятно, говорят о том, где и когда была изготовлена подвеска.
Мы переглянулись.
– Возможно, это ключ к разгадке… – сказала Ана.
Синьор Фидардо кивнул.
– Раз уж сеньор Гомес все равно будет изучать жемчужины, я попрошу его заодно посмотреть на эти штампы.
Мы посидели молча. Старшой о чем-то задумался, посмотрел на меня и сказал:
– Теперь я понимаю, что Харви Дженкинс искал на нашем боте. Как, по-твоему?
Я кивнула. Честно говоря, эта мысль пришла мне в голову сразу, как только синьор Фидардо показал нам тайник в штурвале.
Ана и Синьор Фидардо удивленно поглядели на нас. Они же ничего не знали о Дженкинсе и том, что он шарил у нас на лодке. И Старшой рассказал им, что случилось, пока он был в плаванье.
– Ты должна была сразу нам все сообщить, – смерив меня строгим взглядом, возмутился синьор Фидардо. – Мало ли, на что способен этот Дженкинс!
Ана тоже укоризненно посмотрела на меня. Мне было немного стыдно, хотя чего тут стыдиться.
– Салли Джонс не знала, что он затевает, – вступился за меня Старшой. – Во всяком случае, до тех пор, пока не застукала его на борту с поличным. А после этого она его больше не видела.
Я кивнула. Именно так все и было.
Его объяснения не очень-то устроили Ану и синьора Фидардо, но они ничего больше не сказали. Чуть подумав, Ана спросила:
– Но откуда Дженкинс мог узнать про ожерелье?
– Понятия не имею, – ответил Старшой. – Хотелось бы мне с ним потолковать.
– А найти его нельзя? – спросил синьор Фидардо.
Мы со Старшим переглянулись.
– Прошло полгода с тех пор, как луна-парк уехал из Лиссабона, – сказал он. – За это время можно далеко забраться. Они могут быть где угодно – может, в Европе, а может, и дальше. Боюсь, Харви Дженкинса мы больше никогда не увидим.
Была уже поздняя ночь, когда мы со Старшим оставили Ану и синьора Фидардо и двинулись обратно в сторону гавани. Старшой шел, погруженный в свои мысли.
