Но однажды поздним вечером кое-что, наконец, произошло. В коридоре послышались шаги и громкие голоса. Засов убрали, заскрежетали ключи, и дверь открылась. В комнату ввалились Карл и Кевин, каждый тащил на себе большой деревянный ящик. Следом вошел Берни с двумя ящиками – по одному в каждой руке. Опустив ношу на пол, Карл велел Берни принести еще, а они с Кевином тем временем принялись составлять ящики один на другой.
Я решила рвануть вперед и проскользнуть между ними. Но в следующую секунду мне пришло в голову кое-что получше.
Я встала и, прежде чем бандюги успели что-либо сообразить, подняла ящик, отнесла его в угол и поставила на другие.
Карл и Кевин обалдели.
– Ты видел?! Обезьяна нам подражает! – сказал Карл.
В дверях возник Берни. Как только он опустил очередной ящик на пол, я подхватила его и унесла.
Кевин рассмеялся.
– Давай, продолжай таскать, Берни, – сказал он. – А мы с Карлом тут подождем, последим, чтобы все было путем.
Кевин и Карл уселись, открыли по пиву и стали наблюдать, как я составляю ящики, которые Берни притаскивал с улицы. Когда дело было сделано, дверь закрылась и ключи лязгнули в замках.
Я снова осталась одна взаперти. Но это меня не расстраивало. Кевин и Карл поняли, что от меня может быть толк. А значит, моему долгому и унылому заточению скоро придет конец.
25. Краденое добро в трюмах
Ящики стояли в моей комнате три дня. Поскольку делать мне все равно было нечего, я решила узнать, что в них. При помощи миски я отодрала несколько крышек.
Ящики были забиты серебром. Пересыпанные опилками, в них лежали блюда, бокалы, приборы, портсигары, канделябры и другие роскошные вещи.
Я знала, что Мойра занимается контрабандой спиртного и жестоко расправляется с людьми, которые ей не подчиняются. Она и ее парни были гангстерами. Поэтому я сразу подумала, что серебро краденое.
Однажды вечером Карл, Кевин и Берни пришли за ящиками. Я дала им понять, что хочу помочь. Карл, очевидно, рассчитывал на это, потому что принес длинную цепь с замком на каждом конце. Один конец он закрепил у меня на шее. Второй отдал Берни и сказал:
– Пристегни к своему ремню, чтобы обезьяна не сбежала.
Берни явно не обрадовался, но сделал, как ему было велено. Вскоре мы с ним перетаскали все ящики из подвала и погрузили их в фургон, припаркованный на внутреннем дворе у железных ворот.
За рулем сидел Гордон и читал газету. Заглянув ему через плечо, я увидела, что издание называется «Нун Рекорд» и все страницы испещрены списками и таблицами. Я встречала похожие газеты и раньше в Лиссабоне и в других городах. «Нун Рекорд» читали люди, которые играют на скачках.
Карл и Кевин сели рядом с Гордоном в кабине, а мы с Берни пристроились в кузове между ящиками. И фургон тронулся.
Газовые фонари в сером тумане бросали дрожащие блики на автомобили и припозднившихся прохожих. Чтобы не потерять ориентацию, я старалась следить за дорогой. Сперва мы ехали через весь город на запад и вскоре оказались в промышленном районе у быстрой речки, вдоль которой стояли большие мельницы. Река называлась Кельвин. Я видела ее на карте, которую купил Старшой.
Гордон припарковался на разгрузочном причале у воды. Вокруг чернели старые, пришедшие в негодность суда, заваленные пустыми бочками из-под топлива. Из окон старенькой мастерской падал слабый свет. Похоже, это была верфь. Откуда-то поблизости доносилось тарахтенье, как от работающего на низких оборотах парового двигателя.
Я попыталась встать на ноги, но цепь тянула меня вниз. Берни сидел на месте, крепко ухватившись за борт кузова. Он неотрывно смотрел на реку, как она шелестит и вздыхает в темноте.
– Вставай, Берни, – раздраженно сказал Гордон. – Хватит глупить, мы спешим.
Кевин фыркнул:
– Только сопливые молокососы боятся воды! Ну ты же сам знаешь, а, Берни?
Берни не шевельнулся.
Гордон подошел ближе, склонился к самому его уху и спокойно заговорил:
– Что скажет Мойра, как ты думаешь? Она опять рассердится на тебя. Очень рассердится. Точь-в-точь, как в прошлый раз. И в позапрошлый. Ты же знаешь…
Его слова привели Берни в чувство. Он встал, угловато и неуклюже, и мы начали подавать ящики Карлу и Кевину.
Тарахтела, как выяснилось, паровая шлюпка, пришвартованная у причала. На корме сидел сухопарый мужчина и, дожидаясь, когда можно будет отчалить, покусывал мундштук своей трубки.
– Вечер добрый, шкипер, – сказал Гордон. Мужчина в лодке приветствовал его, приставив палец к козырьку фуражки.
Когда все ящики были сгружены с фургона на землю и дальше в шлюпку, Кевин, Карл и Гордон пинками и угрозами заставили-таки Берни спуститься на борт. В глазах здоровяка горел панический ужас, однако он повиновался.
Еще немного, и мы тронулись в путь. Через несколько сот метров река Кельвин впадала в Клайд. Лодка тяжело перевалилась с волны на волну, когда капитан взял курс на запад, в сторону моря.
Ночной бриз продирал до костей. Куда мы идем? И что будет, когда придем на место?
Берни сидел на сланях, съежившись между ящиками. Он тоже дрожал. Но не от холода, а от ужаса. Его лицо было белое как полотно, на лбу блестел холодный пот. Людей, которые опасаются плавать на кораблях, не так уж и мало, но я еще никогда не видела, чтобы кто-то боялся воды так сильно, как здоровяк Берни.
Тем временем сгустился туман, и над водой одиноко зазвенели колокола на бакенах, ограждавших фарватер. Спустя час капитан сбавил пар, и, несмотря на дымку, я поняла, что мы идем к северному берегу Клайда. Я видела редкие и слабые огни суши. Капитан дважды ударил в рынду, и в ответ, как эхо, тут же раздался звон другой рынды.
Капитан сменил курс, и через минуту с правого борта показался темный силуэт какого-то судна. Мы медленно подошли – это была большая, пропахшая рыбой баржа, стоявшая на якоре со спущенными парусами. На топе болтался мокрый потрепанный флаг – кажется, ирландский.
Люди на барже помогли нам пришвартоваться борт к борту. Гордон перелез и пожал руку широкоплечему парню в прорезиненных штанах, толстом шерстяном свитере и старой морской фуражке. Потом мы перегружали ящики с шлюпки в грузовой трюм парусной баржи. Вонь там стояла невыносимая, и в свете керосиновой лампы я разглядела, что слани трюма блестят от кровавых рыбных потрохов.
