Крупная блондинка за стойкой заметила нас и подозвала к себе. Позже я поняла, что это и была Счастливая Люси, хозяйка клуба. Хотя на самом деле клуб ей не принадлежал. Он принадлежал Мойре. Как и весь дом.
Люси оглядела меня с головы до ног и недовольно надула губки.
– Какая-то плешивая обезьяна. Надо нам ее немного приукрасить…
Она покопалась за стойкой и нашла такой же шейный платок, как у Берни. Повязав его мне на шею, Люси дружески ущипнула меня за щеку.
– Сойдет, – сказала она. – Ну вот, а теперь идите наверх и встаньте у дверей. Уже почти девять…
Шесть часов мы охраняли клуб «Лаки Люси». Нам приказали пускать только тех, кто может за себя заплатить. Оборванцам вход был заказан. Многие злились, оставшись за дверью, и выкрикивали в наш адрес всевозможные ругательства.
Ближе к полуночи клуб был полон. Примерно в это время по Брумило прогуливались двое констеблей.
– Здорово, Берни, – сказал один. – А это что? Тебе дали в напарники обезьяну?
Второй осклабился.
– Вы хорошо дополняете друг друга, Берни. Ты – сила… Обезьяна – мозг!
Полицейские громко и долго смеялись. Берни опустил глаза. Насмеявшись вдоволь, первый констебль сказал:
– Окей, Берни, ты знаешь, что от тебя требуется. Сбегай за Гордоном. А мы присмотрим за обезьяной.
Берни отдал ему свой конец цепи и поковылял вниз по лестнице. Полицейские оглядели меня повнимательнее. Один сказал:
– Интересно, и где Мойра Грей раздобыла это чудище? Может, из Африки привезла?
– А что, я бы не удивился, – ответил второй. – Королева контрабанды, как-никак…
Констебль резко замолчал, когда в дверях показался Гордон. Достав из внутреннего кармана пиджака конверт, он стал вытаскивать из него пачку купюр. Констебль остановил его и выхватил конверт у него из рук.
– У ночи тоже есть глаза… – сказал он, опасливо оглядевшись. – Потом пересчитаем.
– Как вам будет угодно, господа, – ответил Гордон. – Увидимся через неделю.
– И не сомневайся! – сказал второй констебль, и полицейские зашагали прочь.
Тогда я не знала, что это были за деньги. Но теперь знаю. Продавать спиртное после девяти вечера в Шотландии запрещено. Гордон каждую неделю платил полицейским, чтобы они не трогали «Лаки Люси».
Было раннее утро, когда последние посетители покинули клуб. Улицу оглашали ругань и вопли. Некоторые гуляки, проходя мимо Берни, задерживались и в шутку боксировали на пьяных ногах.
– Ну давай же, Bernie the Butcher! – орали они, размахивая кулаками прямо перед его носом. – Покажи, на что ты способен!
– Защищайся, Bernie the Butcher! Гонг уже прозвучал!
Все смеялись. Все, кроме Берни. Он стоял, страдальчески глядя под ноги, и явно хотел оказаться где-то далеко-далеко. Видно, так над ним издевались не в первый раз.
Когда гости наконец разошлись, мы с Берни вымыли залитые пивом столы и каменный пол, сгребли осколки и оттерли коричневые от табака плевки.
Я думала о том, что говорили пьяные мужики, как они называли Берни.
Берни Мясник.
За что ему дали такое прозвище?
Я поежилась. На самом деле знать это мне не хотелось.
27. Жар
Следующие несколько недель я была с Берни с утра до вечера. Мы драили полы и убирали отхожие места. Чистили водосточные трубы, мели задний двор и мыли окна.
Шанса сбежать все не представлялось. Приходя за мной по утрам, Берни всякий раз старательно застегивал цепь у меня на шее. И никогда не отпирал замок, пока мы снова не возвращались в подвал вечером.
Карла и Кевина я особо не видела. Чаще всего они болтались в городе и выбивали деньги из должников. Одно из направлений деловой деятельности Мойры заключалось в том, что она ссужала деньги под немыслимо высокий процент. Взяв в долг десять фунтов, ты должен был вернуть двадцать. И даже больше. Поэтому обращались к ней только те, кто оказался в действительно отчаянном положении.
Иногда бандиты при мне обсуждали место под названием Сумеречная пристань. Со временем я поняла, что это безлюдная набережная где-то в порту, куда Карл и Кевин отводят несчастных, которые не смогли расплатиться с Мойрой. Возвращаясь с Сумеречной пристани, Карл и Кевин шли на задний двор, открывали кран и смывали со стилета и кастетов клочки волос, ошметки кожи и спекшейся крови. Брать у Мойры в долг было не просто дорого. Это было опасно. Очень опасно.
Несколько раз в неделю мы с Берни работали вышибалами в «Лаки Люси». В другие ночи, когда туман плотно окутывал Клайд, мы с остальными бандитами совершали вылазки на шлюпке шкипера. И всякий раз Берни охватывал такой же страх, как и в то первое плаванье. Иногда его колотила дрожь, и он блевал, свесившись за борт.
Прислушиваясь к разговорам, которые велись в лодке, я догадалась, что это были за вылазки. Мойра сбывала краденое. Чтобы полиция не вышла на ее след, она переправляла ворованное в Ирландию. Там все эти вещи продавали на черном рынке в Дублине. Контрабандисты были ирландскими рыбаками, которые возвращались домой с пустыми трюмами, выгрузив наловленных угрей на рыбном базаре в Бриджгейте.
Все было хитро продумано. Понятно, почему констебли называли Мойру Королевой контрабанды.
Мутные делишки принесли Мойре крупное состояние. Я знала это, потому что мы с Берни часто топили ее камины. Она жила в большой квартире на верхнем этаже дома. В первый раз, когда я туда попала, я глазам своим не поверила. Все комнаты от пола до потолка были забиты старинной мебелью, картинами, статуэтками и прочими украшениями. Берни обливался холодным потом – так он боялся что-нибудь опрокинуть или испачкать углем дорогие персидские ковры.
Работать с Берни было непросто. Мы не могли отойти друг от друга ни на шаг, и все-таки он упорно делал вид, будто меня не существует. Он ничего не говорил и смотрел на меня только тогда, когда это было абсолютно необходимо. Думаю, ему стыдно было работать в паре с обезьяной. Это меня не удивляло. Подумаешь. Я сталкивалась с таким и раньше.
