– А ты сам? – спросил Старшой. – У тебя никогда не возникало такого искушения?
Дженкинс покачал головой.
– Нет. Во всяком случае, пока он жив – нет. Украсть его ожерелье было равносильно убийству. Ведь он жил только ради своей мечты – когда-нибудь надеть этот жемчуг на шею дочери.
Дженкинс поднял голову и посмотрел на реку. Свет фонарей на том берегу отражался в черной воде.
– Джек был упрямый и сильный – я таких никогда не встречал, – продолжил он. – Но годы, проведенные в поисках Розы, подкосили его. Время шло, и ему было все труднее сохранять присутствие духа. Он пробовал утопить свои сомнения в дешевом виски, но это не помогло. Думаю, ближе к концу он стал терять надежду найти девочку. И когда тучи совсем сгустились над головой бедняги Джека, вот тогда-то это и произошло. То, о чем он так мечтал…
Дженкинс вздохнул, как будто собираясь с силами.
– Это было в Глазго, весенним днем, в апреле 1913 года, – продолжил он. – Мы стояли в Кингстон-доке и только что приняли на борт машинное оборудование, чтобы доставить его в Ливерпуль. Я раздавал швартовы перед отплытием, когда заметил, что на пристани стоит молодая женщина и смотрит на нас. Она была прилично одета, чистая и опрятная. И почему-то немного нервничала. Я спросил ее, не могу ли я ей чем-то помочь.
– Вы капитан Джек Шо? – спросила она.
Я сказал, что нет.
– А капитан на борту? – спросила она.
– Да, – ответил я. – А что ему передать? Как вас зовут?
Тогда девушка серьезно посмотрела на меня и сказала:
– Меня зовут Роза… Роза Хендерсон.
Дженкинс достал старую кукурузную трубку и набил ее. Поджег, выпустил несколько вонючих облачков дыма и продолжил:
– Никогда не забуду лицо Джека, когда я спустился в кают-компанию и рассказал, кто его ждет на пристани. Джек, как всегда, зверски напился накануне и теперь мучился от похмелья, но, услышав это, быстро пришел в себя.
«Не может быть… это правда? – прохрипел он. – Если ты шутишь, я… я тебя убью!»
«Это правда», – сказал я.
«Господи всемилостивый на небесах… – сказал Джек. – А я в таком виде… помоги же мне надеть башмаки!»
Джек быстро умылся и прополоскал рот. Потом поднялся со мной на палубу и сошел по трапу на берег. Ноги его так дрожали, что, я боялся, они подогнутся и он рухнет. Джек подошел к девушке и оглядел ее сверху донизу.
«Юная леди, – прохрипел он. – Есть у вас хоть какое-то доказательство, подтверждающее, что вы моя дочь?»
«Разумеется», – сказала девушка, и по ее выговору было слышно, что она выросла на севере Шотландии.
Она открыла сумочку и протянула Джеку бумагу. Трясущейся рукой он надел очки и начал читать. Я заглянула ему через плечо.
Это было удостоверение личности, выданное службой опеки в Инвернессе в 1904 году на имя Розы Хендерсон. Все данные в нем были верны, а в самом низу вклеена фотография со штампом. На снимке, без сомнения, была изображена девушка, стоявшая перед нами.
Кажется, любой бы на месте Джека возрадовался и сжал свою дочь в объятиях. Но только не Джек. Он не отличался доверчивостью. И поэтому стал выспрашивать девушку про ее раннее детство на Шетландских островах.
«Простите, отец, – отвечала она. – Но у меня почти не осталось воспоминаний с того времени. Ведь мне было всего четыре года, когда меня отдали в приют… хотя я помню, что у моей матери были красивые волосы… и она всегда подвязывала их лентой…»
Джек спросил, какого цвета была лента. Девушка, не задумываясь, ответила: «Кажется, голубого… Да, у матушки в волосах всегда была голубая лента…»
По широко раскрытым глазам Джека я понял, что это явно совпадало с его собственными воспоминаниями о Мэри Хендерсон. Придя в себя, он спросил, не помнит ли она что-то еще о своей матери.
«Помню только одно… – ответила девушка, погрустнев. – По вечерам, укладывая меня спать, матушка всегда пела мне одну и ту же песню… Помнится, это была песня про старое кресло-качалку…»
Когда Джек услышал это, его ноги подкосились и он покачнулся. Девушка подхватила его под руку.
«The Old Rocking Chair… – задыхаясь, выговорил Джек. – Мэри так любила эту мелодию…»
«Простите, отец, – сказала Роза Хендерсон. – Я не хотела бередить ваши раны. Но я должна была увидеть вас и рассказать, что жива. Я знаю, что вы искали меня много лет».
Трубка Дженкинса потухла, и он выгреб золу палочкой.
– Как странно, – сказал Старшой. – Твоя история о Розе вообще не похожа на ту, что рассказала нам миссис Калдутел из приюта.
– Подождите, – сказал Дженкинс. – Скоро все станет на свои места.
И продолжил:
– Машинное оборудование ждали в Ливерпуле на следующий вечер, так что по-хорошему нам нужно было немедленно отчаливать. Но Джек не мог даже подумать о том, чтобы расстаться с Розой сейчас, когда он наконец-то нашел ее. Поэтому он спросил, не хочет ли она пойти в Ливерпуль с нами. Тогда времени поговорить было бы предостаточно. Мне показалось, что Роза как будто засомневалась, но потом согласилась. При одном условии.
«У меня есть добрый друг, которого я не могу оставить одного, – сказала она. – Можно я возьму его с собой, отец?»
«Что это за друг?» – спросил Джек.
И девушка рассказала, что его зовут Берни, он сирота. Они росли вместе в приюте «Хайленд орфанедж», и с тех пор она заботится о нем.
«Он мне как брат», – добавила она.
Мы со Старшим недоуменно смотрели то на Дженкинса, то на Берни.
Дженкинс обратился к Берни:
– Ты это помнишь?
Берни сглотнул.
– Да, – сказал он. – Помню. Мойра пришла за мной туда, где мы жили. Она сказала, что надо скорее бежать в порт. Что мы отплываем в Ливерпуль… и что теперь мне нельзя называть ее имя. А надо говорить «Роза»… Это очень важно, сказала она. Но я не понял почему…
В голове у меня все шло кругом. Но потом я вспомнила фотографию Берни и Мойры на лестнице в «Хайленд орфанедж». И сразу все поняла.
– Придется вам объяснить мне все хорошенько, – сказал Старшой. – Это была Мойра? Та самая Мойра, которую мы знаем?
– Да, так и есть, – кивнув, ответил Дженкинс.
Потом посмотрел на Берни и сказал:
