После короткой заставки «Эн-би-си» начинаются новости. Не проходит и минуты, как звонит телефон и в трубке грохочет: «Я могу поговорить с юношей, который ПРЕРВАЛ СВЯТОЕ СЛОВО БОЖЬЕ В ЭФИРЕ?!»
Видимо, у него был этот гребаный монитор эфирного контроля, и он услышал, что начинаются новости. Я ответил: «Кардинал Кушинг, это Джордж Карлин. Сегодня моя смена. У меня есть сетка вещания, которой я должен следовать… – ну, вы понимаете, на что только не пойдешь в критической ситуации. – И есть правила Федеральной комиссии связи, которые я должен выполнять…»
Руководство было на моей стороне, но пятно на репутацию легло. После второго случая – инцидента с мобильной радиостанцией – пятно было уже не смыть.
Иногда по выходным, когда мне хотелось разжиться травкой, я садился в передвижную радиостанцию – вместительный микроавтобус, нафаршированный техникой, с кричащей надписью на боку «WEZE 1260. Актуальные новости!» – и отправлялся в Нью-Йорк.
И вот в один из уик-эндов мы вшестером, а то и всемером, втиснулись между аппаратурой и прикатили в Гарлем, выискивая, где бы прикупить травку. У каждого был какой-то знакомый. «Поехали глянем, может, там Пако на углу 111-й и Мэдисон-авеню». C Пако не срослось, идем дальше: «Джорджи, Джорджи, я знаю – Сантос! Махнем к Сантосу!» Двигаем на угол 145-й и Амстердам-авеню. Здоровая махина с огромной блядской надписью носится по всему городу, охотясь за наркотой. Отличный пиар для «Новостей Эн-би-си».
Когда я наконец попадаю домой, раздается звонок из Бостона. Директор радиостанции:
– Ты в курсе? У нас тут побег из тюрьмы в Волпоуле. Еще вчера вечером. Мы не можем найти мобильную радиостанцию. Я так понимаю, ты ее взял?
– Да, она у меня. Все в порядке!
– Ну нам-то никакого толку от того, что она в Нью-Йорке.
– Да в Волпоуле все время кто-то сбегает. Через месяц будет еще один побег. Не парьтесь.
Но он не проникся. Сайонара
[67], Джордж.
Меня взяли на KXOL, радиостанцию номер один в Форт-Уэрте, доверив мне отличное эфирное время – с семи до полуночи, когда крутили «Топ-40». У них это называлось «домашнее задание»: дети делают уроки и слушают радио номер один, где звучит все самое классное.
Вскоре я стал чем-то вроде местной знаменитости и довольно плотно общался с этими самыми детьми. Тогда я впервые ощутил дух того безымянного, негласного, неуловимого заговора молодежи против властей и старых правил, который, по-видимому, вызревал в глубоком тылу. Форт-Уэрт, кто бы мог подумать! («Коровий город
[68]! И горжусь этим!») По их вечеринкам было заметно, какое сильное влияние оказывает черная музыка и танцы даже на этих белых протестантских детей, которые никак не пересекались с черными. Они пытались перенимать модные движения, хотя и выходило у них не так здорово, как у их кумиров.
Я проработал на KXOL около полугода, когда в один прекрасный день меня нашел Джек Бернс собственной персоной.
Он ушел с WEZE после одного инцидента, когда с похмелья делал утренний выпуск новостей. Радиостанция размещалась в старом отеле «Статлер» с длинными окнами вроде тех, какие сейчас в «Тудэй шоу»
[69], и любопытные могли заглянуть внутрь и приобщиться к захватывающему миру радио – глядя, как журналист Джек Бернс готовит первые утренние новости. И вот, просматривая заголовки, Джек поднимает глаза и видит прямо перед собой старого алкаша, который мочится в окно. Если бы не стекло, он бы нассал прямо на Джека.
«Я не хочу быть обоссанным, пока рассказываю людям о важных событиях за день», – подумал Джек. И уволился.
Теперь его цель – Голливуд, «надо дать им еще один шанс». Но сейчас он на мели, и шины у него лысые, поэтому он сделал крюк в Коровий город, чтобы узнать, не помогу ли я ему с работой.
Не иначе как вмешалось само провидение. Отдел новостей как раз искал журналиста – от них только что без предупреждения ушел сотрудник. Джек, опытный и уважаемый журналист, тут же получил работу.
Мы начали с того же, на чем остановились (как и наши ирландские альтер-эго), и стали вместе снимать жилье. Джек продолжил начатую в Бостоне работу над моим полевением.
У нас в семье республиканизм воспринимался как данность. Мать и тетя работали на Уильяма Рэндольфа Херста
[70] и были окончательно инфицированы вирусом Уэстбрука Пеглера
[71] – Эдгара Гувера
[72] – Джо Маккарти
[73]. Мать всегда с радостью заявляла, что, хотя ее отец всю жизнь был демократом, она стала республиканкой в правление Эйзенхауэра
[74].
Отчасти это объяснялось ее широкими знакомствами в бизнес-кругах, когда она работала помощницей Пола Б. Уэста, президента Ассоциации национальных рекламодателей, главного лоббиста индустрии рекламы. (Мэри была его помощницей-референткой, а не секретаршей. Она не записывала под диктовку.) Она была на короткой ноге с директорами по маркетингу крупных корпораций, таких, как «Филко», «Форд», «Дженерал моторз», «Дженерал фудз», «Дженерал электрик», «Ю. С. Стил». Она любила упоминать их имена. И целиком и полностью разделяла их республиканские взгляды.
Потом был Маккарти. В 1954 году, когда в перерыве между школой и службой в армии я некоторое время работал в «Вестерн Юнион», его слушания в Сенате вызвали целую бурю. Я его поддерживал – дома меня в этом убедили. Для меня стало сюрпризом, сколько у него противников среди менеджеров «Вестерн Юнион», сделавших карьеру по профсоюзной линии. Но, даже покинув дом, я еще долго продолжал верить в его бредовые идеи. Еще бы – ведь повсюду коммунисты! Разве на их месте вы не пытались бы пробраться в Госдепартамент?
