* * *
Я заказала пиццу.
Маленькие вспышки бессмысленного протеста были моей отличительной чертой. Я часто чувствовала себя жителем оккупированной Европы времен Второй мировой войны. Кому не хватало храбрости присоединиться к сопротивлению, но кто не мог окончательно склонить голову перед злом. Я сама расплатилась за пиццу, хотя Трент оставил на всякий случай несколько купюр на столе. И разрешила Луне выпить газировки.
Потому что содовая заставляла ее улыбаться.
Она даже рассмеялась, когда мы стали пускать в газировку пузыри.
А когда я призналась, что объелась до тошноты, но пицца оказалась такой вкусной, что я бы даже съела то, чем меня вытошнит, глаза Луны заискрились под стать улыбке.
После ужина я добавила полторы ложки сахара в органический, не содержащий сахара замороженный йогурт и принесла его в гостиную, где мы смотрели «Истории Райли»
[19]. Я была на девяносто девять процентов уверена, что сериал был ей не по возрасту, но он увлек нас обеих. На часах перевалило за восемь вечера. Я обходила правила Трента, потому что он первым их нарушил. Нарушил в тот день, когда сломал дорогущие туфли моей матери. Когда согласился принять меня на работу. Нарушил, когда приказал мне сесть в машину, в то время как я отдыхала с друзьями, и запретил мне заниматься сексом с Бэйном, и еще множество раз, которые даже считать не хочу.
Когда мы досмотрели сериал и стали неспешно приходить в себя после пищевой комы и сахарной лихорадки, Луна, сидевшая рядом в кресле из темно-коричневой кожи, повернулась ко мне и с улыбкой уставилась на мою грудную клетку.
– Что случилось, Микроб? – нахмурилась я.
Девочка указала на мою шею, и я опустила глаза.
– Это?
Я коснулась пальцем ракушки на моем ожерелье из черного шнурка и раковины темного церициума
[20]. Внешне и на ощупь она напоминала кинжал. Луна закивала и похлопала ладонью по бедру. Ей хотелось ее потрогать. Я сняла ожерелье с шеи и положила в ее ладошку.
– Только осторожно. Она острая.
Девочка коснулась пальцем кончика ракушки и резко вдохнула.
– Как-то раз я бегала по песку, оставив шлепанцы в машине, потому что день был жаркий, и напоролась на что-то. Оно так глубоко впилось мне в ступню, что даже связки было видно. Я подняла эту острую штуковину и не могла поверить, как такая красота могла причинить мне столь сильную боль. Поэтому решила ее сохранить. Ведь порой то, что мы любим больше всего, заставляет нас плакать.
Недоверчивое выражение лица девочки вызвало у меня смешок.
– Ты когда-нибудь плавала в океане? – спросила я.
Что-то подсказывало мне: я уже знала ответ на этот вопрос. Луна замялась на мгновение и пожала плечами.
– Я так понимаю, это значит «нет», – конечно же, нет. – А хотела бы?
Луна вновь пожала плечами, но совсем иначе. В первый раз ее жест был полон разочарования и обиды. Плечи опустились вниз. Во второй раз она пожала плечами мечтательно. Может быть, это все мои домыслы, но я хваталась за каждую мельчайшую деталь, как за спасательный круг. В конце концов, порой такие детали были единственным, что мне удавалось вытащить из Тео.
– Хотела бы, если бы я отвела тебя? Если бы… поучила тебя? – выпытывала я, чувствуя, как кожа пылает под ее напряженным взглядом.
Она кивнула и запрокинула голову, будто что-то вспомнила. Она опустила свою маленькую ладошку мне на предплечье, прося подождать, и, спрыгнув с кресла, потопала по коридору. Девочка жила на побережье океана, а ее отпускали только на праздники Веселого Феликса на сухом унылом песке, не давая даже ступить в воду. Ее отец производил впечатление самовлюбленного придурка. Я задумалась, могла ли она поделиться с ним тем, что ей нравится, а что нет.
Я сидела на диване и разглядывала стены вокруг. Акцентная стена выглядела так, будто какой-то крутой декоратор специально плеснул в нее темной краской. Серой, черной и темно-фиолетовой. Частично она была покрыта граффити и выглядела предсказуемо для холостяцкой берлоги. Но Трент больше не был холостяком, и неважно, насколько одинок и эмоционально недоступен он был. У него есть дочь.
Квартира была похожа на него.
Темная. Мрачная. Угрюмая.
Она была совсем не такая, как Луна.
Нерешительная. Любопытная. Нежная.
Луна вернулась, неся в руках большую, тонкую детскую книжку квадратной формы. Она бросила ее мне на колени, забралась на диван и принялась листать страницы, пока не нашла, что искала. Девочка ткнула пальцем в картинку.
– Морской конек? – уточнила я, нахмурившись.
Она кивнула, выжидательно на меня глядя.
– А, ты хочешь знать, видела ли я морских коньков во время серфинга? Нет. Их трудно найти. Мне кажется, они робкие существа. Живут в рифах и укромных местах.
От разочарования, отразившегося на ее лице, у меня сжалось сердце. Я потерла шею и огляделась вокруг. В другом конце комнаты на обеденном столе лежал ноутбук Трента. Я знала, что он оставил его неслучайно. Он хотел, чтобы я увидела его. Взяла в руки. Это был тест, и я была готова его провалить, ставя под угрозу планы отца, лишь бы успокоить Луну.
– А давай почитаем про морских коньков на «Википедии»? Может, и на «Ютьюбе» найдется хороший документальный фильм о них.
Ее глаза загорелись, как рождественские огни, и это стоило взбучки, которую мне устроит Трент, когда обо всем узнает.
– Я, можно сказать, нарушаю правила ради тебя. Ты меня выдашь?
Она наморщила нос и замотала головой, будто даже мысль об этом была для нее оскорбительна. И этим жестом, наморщенным носиком, она так похожа на меня.
В следующие сорок минут мы с Луной узнали о морских коньках все, что только можно. Смотрели, как самец конька родил полчище маленьких морских коньков, и хохотали. Она смеялась, потому что детенышей было очень много. А я смеялась, потому что это выглядело так, будто мужик кончил, посмотрев самое грязное в своей жизни порно.
Мы оглянуться не успели, как наступило десять вечера, и о том, чтобы откладывать время сна, больше не могло быть и речи. Ведь я не сомневалась, что Трент повесит меня на балконе, если придет домой и увидит, что мы все еще сидим в гостиной. Луна противиться не стала – это показалось мне странным, потому что Тео всегда сопротивлялся. Он кричал, упрашивал и торговался, пытаясь манипулировать мной, как его отец.
Я села на край кровати из черного дерева и уложила Луну в постель. В комнате все было голубого цвета, на стенах висели плакаты с морскими коньками и ракушками. В спальне ощущалась ее индивидуальность, и меня сразило желание расплакаться. Так как мне было не впервой укладывать кого-то в кровать, и не впервой я понимала, что, в конце концов, нам придется распрощаться.
