– Откуда они взялись? – спросила она. – Эти фунгусы. Как вы их нашли?
Хик-Хик открыл глаза и устремил на нее туманный взгляд, словно сидел в аквариуме:
– Вы упорно отказываетесь понять, – пробормотал он с неожиданной печалью в голосе, – я нашел не их, а вас.
Майлис действительно его не понимала. Какая связь между ней и фунгусами? Бред какой-то. Но Хик-Хик взял ее за руку и продолжил. В его словах звучало такое искреннее чувство, что Майлис не могла не поверить. Он рассказал о той ночи зимой прошлого года, когда ему с пьяных глаз пришло в голову вскарабкаться по снежному склону и вонзить нож в голову Кривого. И тот покинул насиженное место. Майлис была поражена. И все? Стоит ударить гигантский гриб по голове, как он оживает и становится фунгусом? Нет, ответил Хик-Хик. Эти грибы растут в долине Пиренеев на протяжении веков или даже тысячелетий, наверняка за это время многие из них получали удар по шляпке. На них падали шишки, орел ронял черепаху, которую нес в гнездо, да мало ли что еще могло произойти. Но грибы не просыпались. Почему? Да потому, что все эти шишки и черепахи – как удар дверного молотка: сколько ни стучи, если за дверью никого нет, она не откроется.
Хик-Хик говорил в обычной своей манере, пересыпая торопливую и сбивчивую речь крепкими словечками, однако в порыве откровенности признался, что в ту зимнюю ночь 1888 года во всех Пиренейских горах не нашлось бы более пылкого влюбленного. И возлюбленной его была она, Майлис; его сводили с ума ее волосы цвета меда, ее строго поднятый учительский палец. Да, нож действительно вонзился в шляпку гриба, но разбудил его не нож, а чувство, которое двигало рукой человека. Для существ, которые общаются при помощи эмоций, могучая энергия любви стала силой, вызвавшей их к жизни. О, чудо и трагедия! Все началось с его любви к ней, по этой причине фунгусы появлялись на свет. Их порождают не удары, а сильное чувство.
Услышав этот необычный и правдивый рассказ, Майлис попятилась, не зная, как реагировать: чувствовать ли себя оскорбленной, виноватой или польщенной. Пьяный Хик-Хик на миг погрузился в дремоту, избавлявшую его от неприятных мыслей, быстро пробудился. Он вызвал ее, чтобы не думать о фунгусах, и теперь, как свойственно пьяницам, по-детски канючил:
– Не уходите! Я – король Пиренейских гор! Первый республиканский король в истории!
Майлис ответила с присущим ей сарказмом:
– Если вы продолжите так беспробудно пить, в конце концов не сможете править своим королевством.
С этими словами она повернулась к нему спиной и шагнула к паланкину.
– Кто вам сказал, что я здесь правлю?
Майлис замерла, повернулась и пошла назад.
– Простите, что вы сказали? – В ее голосе звучало крайнее удивление. – Повторите, пожалуйста.
Поскольку ответа не последовало, Майлис подошла к Хик-Хику и устремила на него строгий взгляд. И тут он заговорил – казалось, это говорит игрок, который поставил на карту последнюю монету и проиграл:
– Вовсе я ими не правлю. И нет у меня над ними никакой власти. Они меня не слушаются и мне не подчиняются.
От пьяной бравады не осталось и следа, сейчас Хик-Хик напоминал грустного ребенка. Увидев его в этой жалкой каморке с каменными стенами, Майлис поняла и другое: для фунгусов он не был ни божеством, ни предводителем, ни даже приемным отцом. Монстры видели в нем всего лишь учебник, прочитанный вдоль и поперек, свод чувств и ощущений, помогающий понять людей, создать и усовершенствовать собственный язык. Потому Коротыш и не понял ее вопроса: «Почему вы подчиняетесь Хик-Хику?» Учебникам не подчиняются, ими пользуются.
В этот миг Майлис осенило – и от неожиданности она приоткрыла рот: проблема заключалась не в том, что из-за пьянства Хик-Хик не справляется с фунгусами. Он пил именно из-за того, что не способен ими управлять.
– Когда они перестали вам подчиняться? – спросила она и тут же сама ответила на свой вопрос: – Они и раньше не слушались, верно? На самом деле вам ни разу не удалось заставить фунгусов делать что-либо им не угодное.
Власть. Хик-Хик разбудил фунгусов. Но было совершенно очевидно, что Власть, истинная Власть не может заключаться в кулаке влюбленного пьяницы.
Хик-Хик разрыдался.
– Я так виноват, так виноват, – всхлипывал он.
Майлис по-сестрински его обняла. Неожиданное открытие доказывало, что он ей не враг и не тюремщик. Пленники они оба. В ее душе зародилось искреннее человеческое сочувствие. Она обнимала Хик-Хика, старалась утешить, и ей самой становилось легче. Но Хик-Хик, пряча глаза, бормотал снова и снова:
– Я виноват, виноват.
Майлис думала, что он раскаивается в том, что ее похитил, однако она ошибалась.
Наконец Хик-Хик набрался храбрости и посмотрел ей в глаза:
– Альбан погиб.
Майлис сразу же все поняла. Это конец.
Если Альбан погиб, жизнь не имеет смысла. Она прижалась к Хик-Хику, и тот крепко ее обнял. Орошая друг друга слезами, они сами не заметили, как очутились на сером каменном полу и предались любви. Стоявшие неподалеку фунгусы остолбенели: они ощущали нечто совершенно особенное в этих грустных объятиях и отчаянных поцелуях. Вскоре в каморку сбежались десятки других фунгусов и, сгрудившись вокруг любовников, наблюдали за происходящим, образовав высокую стену из своих скользких тел.
Часть третья
Однажды, когда его отношения с Майлис окончательно испортились, Хик-Хик поймал Коротыша, схватил за горло, приблизил губы к тому месту, где у фунгусов располагались бы уши, будь они людьми, и зашептал:
– Думаешь, мне непонятно, что происходит? Вы обращаетесь со мной как со старым огородным чучелом. Пусть я – ничтожная развалина, но я чувствую вашу ненависть и знаю, что она растет и ширится. – Хик-Хик прихлебнул из бутылки и продолжил: – Раньше я, король Пиренейских гор, был вам интересен, затем безразличен. Но с тех пор, как здесь появилась Майлис, вы изменились. Да, она не такая, как я. У нее зоркий глаз: эта женщина присматривается к вам, изучает и делает выводы, потому что всякий взгляд выносит свой приговор увиденному. А когда тебя рассматривают круглые сутки, становится не по себе, верно?
Тут он ехидно засмеялся над собственными словами, но Коротыша не выпустил.
– И теперь вы ее ненавидите. И солдат ненавидите за то, что они стреляли и многих ваших убили. Ненависть – хорошее чувство. Когда мы его испытываем, нам хочется думать, что правда на нашей стороне, и ненависть наша объясняется тем, что противник – существо мерзкое и злокозненное. А если враг плох, значит, мы хороши. Вот почему ненависть революционна и благоприятна: она делает нас хорошими. Но запомни, паршивый гриб, заруби это себе на носу. – Хик-Хик едва не коснулся губами склизкой кожи маленького фунгуса и прошептал ласково и грозно: – Зла не существует, есть только Власть.
