Несколько дней они провели взаперти, занимаясь любовью в окружении внимательно за ними наблюдавших монстров, и почти не вставали с постели. Но жить так вечно они не могли.
* * *
Любовные утехи людей убеждали фунгусов в том, что существуют наслаждения, которые им не постичь никогда. Очевидно, это возмутило их еще больше; некогда возникшее недовольство быстро росло, но до последнего времени они не переступали определенных границ. Теперь же кризис становился все более очевиден: чудовища подчинялись Хик-Хику, только когда им самим того хотелось. Иногда они отказывались исполнить даже такую простейшую просьбу, как принести бутылку винкауда. А далее и того хуже: как-то раз ему протянули пустую бутылку. Всякий бы сообразил, что это дурной знак – конец или начало конца. Однако Хик-Хик возмущаться не стал и лишь покорно уставился на сухое донце, подобно пьяному Гамлету.
Майлис заметила перемены гораздо раньше, чем он. Теперь она уже не могла спокойно перемещаться по подземным коридорам и галереям. Прежде фунгусы к ней не прикасались, словно, подобно летучим мышам, обладали шестым чувством и ловко избегали столкновения с ней. Но с некоторых пор в атмосфере Пустой горы витало раздражение; монстры толкали ее, иногда довольно-таки грубо, словно говоря: «Посторонись». Пару раз тычки были так сильны, что она падала.
Майлис добровольно покинула город и ушла в Пустую гору, чтобы спасти сограждан, но теперь, после гибели Альбана, ее отважный поступок терял всякий смысл. К тому же со временем стало ясно, что Хик-Хик теряет власть над чудовищами, и это еще больше заставляло ее сомневаться в правильности принятого решения. Раньше этот человек сдерживал монстров и не давал им уничтожить живущих в долине людей. Но если теперь он не способен ими управлять, какой смысл ей оставаться в плену?
Однажды ночью, когда они занимались любовью, Майлис воспользовалась тем, что ее губы оказались у самого уха Хик-Хика, и шепнула ему несколько слов. От удивления он перестал двигать бедрами. «Нет, нет, не останавливайся», – громко сказала она. Ей хотелось поделиться с ним планом побега, пока внимание фунгусов занято наслаждением, которое испытывали любовники. И план ее был весьма остроумен.
Через огромное окно, которое по приказу Майлис фунгусы прорубили в стене, они могли убежать и спуститься в долину. В одиночку ей никогда бы не удалось этого сделать, потому что скала под окном была почти отвесной и гладкой: не за что уцепиться, некуда поставить ногу. Если же беглецов станет двое, они совьют веревки и помогут друг другу при спуске. Надо лишь выиграть время, забаррикадировав дверь. Майлис заранее попросила Хик-Хика, чтобы он отправил фунгусов в Велью и те притащили разную мебель. В итоге монстры доставили пару больших шкафов, вполне подходящих для этой цели. Любовники поставят их прямо за дверью. Долго удерживать чудовищ подобное заграждение не сможет, да этого и не требовалось: главное – выиграть несколько минут, чтобы преодолеть отвесную скалу. Дальше можно скатиться по склону и убежать в долину.
Однако Майлис не приняла во внимание один важный момент: каким видел свое будущее Хик-Хик.
Бежать? Отлично! Но куда? Весь мир был против него. Кроме того, покинув гору, он лишался единственного дара, преподнесенного ему судьбой, – фунгусов. Правда, сейчас чудовища уже не скрывали своего презрения и частенько огрызались, не желая более сдерживать свое недовольство, а это означало, что на самом деле его власть над ними всегда была иллюзорной. Но есть ли в мире что-либо более мощное и привлекательное, чем иллюзии? Хик-Хик не отказывался от плана побега, но и не торопился с согласием. Ему надо было все обдумать. Возможно, несколько ночей, проведенных в объятиях Майлис, и ее уговоры помогут его убедить.
И все же не сомнения Хик-Хика стали причиной раздоров между любовниками. Их отдаление друг от друга, завершившееся взаимным охлаждением и окончательным разрывом, произошло даже не из-за фунгусов. Причина краха была трагична и одновременно проста и сводилась к азбучной истине: ни одна страсть не выдерживает трений, которые вызывает злейший враг любви – совместное проживание.
Как для Майлис, так и для Хик-Хика первая проведенная вместе ночь стала вершиной их романа. После того, как они отдались своей страсти, казалось очевидным, что отныне они будут спать вместе в комнате под сводом горы – светлой, просторной и хорошо проветриваемой. К тому же оттуда открывался путь для побега. Однако в первое же утро, наставшее после ночи любви, всего несколько часов спустя Майлис принялась устанавливать свои порядки.
До этого дня они обращались друг к другу на «вы». Хик-Хик навсегда запомнил тот миг, когда Майлис впервые сказала ему «ты». Тогда он сплюнул на пол жевательный табак.
– Пожалуйста, не делай этого больше, – попросила она.
Хик-Хик извинился: ему пришлось испачкать пол, потому что под рукой не оказалось плевательницы. Точнее сказать, ни одной из тех трех, которые стояли в разных углах комнаты. Майлис с улыбкой объяснила, что плевательниц больше нет: она приказала фунгусам вынести их вон. Все три. Бедняга растерянно спросил, куда же ему плевать, если нет подходящего места, и в ответ услышал:
– Не плюй – да и дело с концом.
Вскоре комната преобразилась. На большом столе, сделанном из огромного пня, появились букеты цветов, собранных фунгусами на поверхности земли. Правда, выполняя ее приказ, чудовища выдирали растения с корнями и доставляли прямо в таком виде. Она не запрещала Хик-Хику пить винкауд, понимая, что своими запретами ничего не добьется, но то и дело исподволь упрекала за пьянство, и это страшно его раздражало. Бутылки никогда не были для него проблемой: допивая очередную, он просто швырял ее на землю, поэтому повсюду в Пустой горе поблескивали изумрудные осколки: в туннелях и переходах, на поворотах, в огромных сумрачных залах и даже на каменных лестницах. Но в один прекрасный день они начали исчезать. Хик-Хик то и дело замечал какого-нибудь фунгуса, собирающего битое стекло. Нечего было и спрашивать, чей приказ он выполняет. Майлис распоряжалась имуществом своего любовника, желая изменить его поведение и привычки. И это его бесило.
Любая дисциплина претила Хик-Хику, он в жизни не подчинялся ненавистному порядку, установленному людьми, никакому порядку. Но где бы этот человек ни оказался, куда бы ни сунулся, всюду его ожидало одно и то же – нормы и контроль за их выполнением, правила, власти и законы, законы, законы… Лишь в Пиренеях обрел он наконец свою собственную территорию. Сначала кауну, а потом и целую гору. И вдруг какая-то баба утверждает, что пить надо меньше, а плеваться нельзя совсем.
Незначительные ссоры постепенно переросли в серьезный разлад: не из-за того, что оба повышали друг на друга голос, а из-за того, что ссорились они постоянно. Хик-Хик обожал ее тело, ему нравилось раздевать ее на ложе из мха. Да, Майлис, предающаяся наслаждению, была прекрасна: медово-золотистые волосы разметаны по зеленой постели, длинная тонкая шея сладострастно напряжена. Но проблема заключалась в том, что до встречи с этой женщиной он жил свободной жизнью. А она, видите ли, не разрешает ему держать в комнатах плевательницы.
