Он переживал, что каким-то образом манипулировал ее чувствами. Что заставил ее пережить этот странный порыв – этот блаженный покой – всякий раз, когда он был рядом.
Она медленно придвинулась к нему и тихо заговорила:
– Мой дорогой, милый, внимательный месье Лейвуд. Никогда в жизни я не встречала человека, столь искренне неспособного к манипуляциям, как ты. Сила, которой ты когда-то обладал, видимо, идет вразрез с твоей душой. И, поскольку у меня теперь тоже есть некая сила, я чувствую, что вправе успокоить тебя: если ты и заставил меня так себя чувствовать, то только своим неизбывно добрым сердцем и невыносимой благопристойностью.
Он расслабился, поза стала менее напряженной, и откинулся назад, прижавшись спиной к стволу.
– А ты, – робко сказал он, – благодаря своей несдержанной решимости и невероятно позитивному мировоззрению.
– У тебя все это тоже есть, – ответила она, поворачиваясь, чтобы прислонить голову к его плечу. – У нас не было выбора. Должно быть, так решили боги.
Он обнял ее за плечи и провел пальцами по ее кудряшкам.
– Должно быть.
* * *
– Ты влюблена, – с пафосом произнесла Дон-Лин.
– Что? Нет.
Прошло уже несколько дней, а она так и не сказала ни слова о том, что произошло между ней и Себастьяном в парке. Откуда ее мать узнала?
– Что произошло? – спросила Дон-Лин.
Они спустились на первый этаж гостиницы на обед – Дон-Лин устала постоянно сидеть у себя в комнате, какой бы красивой она ни была.
– Что-то произошло, – продолжила она. – Неделями, неделями от тебя только и было слышно «Себастьян то» и «Лейвуд это», а теперь молчок – только напеваешь что-то без конца.
– Напеваю? Когда это я напевала?
– Да прямо сейчас, пока мы спускались. Нежную песенку любви.
– Ничего я не напевала.
– Я знаю, ведь я твоя мама. Юной девушке, как ты, слишком неловко обсуждать такие плотские желания с…
– Мама.
Она оглянулась, чтобы убедиться, что другие посетители не подслушивают их нескромный разговор.
Дон-Лин от души рассмеялась. Это был первый по-настоящему веселый смех, какого Мелани не слышала от нее много лет.
– Тебя так легко подколоть. Посмотри на себя – засмущалась совсем. Покраснела, как помидор.
Она отбросила свои поддразнивания и вместо этого начала задавать другие вопросы.
– Ты все еще собираешься в мастерскую Гэтвуда сегодня?
– А почему нет?
– Потому что, как мне кажется, тебе следует пересмотреть свое решение. Эти знания – дар.
Мелани решительно покачала головой.
– Нет. Нет. Риск сохранить их слишком велик. Посмотри, сколько я уже натворила, – она заговорила так тихо, что ее было едва слышно. – Сколько законов я нарушила, сколько ошибок совершила – всего лишь, чтобы скрыть одну ошибку. Если когда-нибудь все откроется и за мной начнут охоту, если мне на самом деле придется бежать или вступить в борьбу из-за… – она так и не произнесла слово «магию», – не знаю, что я буду делать. Где остановлюсь. Меня пугает то, что я знаю себя недостаточно хорошо, чтобы сказать, где лежит эта грань и перейду ли я ее. Куда мне идти? К кому обратиться? Если начнут угрожать тебе? Или Себастьяну?
– Ты по-прежнему остаешься собой.
Да, но кто я? На самом деле?
Это и был самый главный вопрос. Кем она хочет быть?
Глава 33
Крона
Несколько месяцев я ухаживала за Мимулюсей, играла с ней, любила ее. И поняла, что все, чему нас учили о варгах – все было неправильным. Их можно было приручить, как других зверей. Они умели чувствовать, и с ними можно было наладить отношения. Я придумала себе новую миссию – изменить мнение общества о варгах.
Их план был прост. Крона наденет маску мастера Пат-Суна и последует за Джексоном, как только он появится в назначенное время. Остальные члены ее группы станут следить за ней издалека – с крыш окрестных городских кварталов – и она будет держать их в курсе своих передвижений через капсулу реверберации.
Простой план, который мог стать переломным моментом в деле.
Они могут произвести аресты. Могут рискнуть и навлечь на себя гнев Главного магистрата. Хотелось надеяться, что самый влиятельный представитель закона в городе-государстве поймет причины и не почувствует себя оскорбленным или еще что похуже.
Но Крона не отличалась наивностью.
У них было огромное количество косвенных улик, указывающих на причастность какого-то человека, который находился под крышей дома Айендаров. Но ничего конкретного. Даже инструмент целителя и человек в маске, буквально выкрикивающий «Айендар» – все это можно было объяснить. Особенно, если объяснением займется сам Главный магистрат, кровно заинтересованный в неприкосновенности своего дома, которого, вероятно, мало заботило, не полетит ли группа регуляторов со своих должностей.
В конце концов, что такое смерть нескольких простолюдинов по сравнению с репутацией семьи аристократа, его именем и положением?
Кроне нужно было добыть нечто солидное. Осязаемое. Нечто, что она могла бы предъявить Главному магистрату, чего он не смог бы опровергнуть.
Если в деле замешаны Фибран Айендар, Клайв ЛеМар или Мелани Дюпон… если один из них – убийца…
Джексон наверняка приведет ее в гнездо исполнителей – воров и убийц, собравшихся в этой секте последователей Непознанного.
Крона была уверена, что они выбрали наиболее эффективный образ действий. Ожидание на одном месте действия – аресты – и быстрый переход на другое.
По крайней мере, она была в этом уверена, пока не прибыла тем утром в участок.
На ней была обычная уличная одежда – лучше не привлекать к себе внимания, когда следишь за подозреваемыми в городе. Даже способности мастерицы Пат-Сун не могли полностью скрыть столь бросающуюся в глаза форму регулятора. Но в юбках она чувствовала себя почти раздетой. И даже сам воздух города казался ей каким-то не таким, но она никак не могла понять, в чем дело. В крови у нее неожиданно взыграл адреналин, заставив ее вздрогнуть, а сердце от беспокойства колотилось так сильно, что на нем наверняка появились синяки.
Ее тело как будто предчувствовало что-то, чего не мог описать ее разум. Возможно, это была сама секта, само существование Джексона, мысли о которых рвали ей грудь, причиняя боль, когда она проходила в участок через главный вход. А, может, она просто искренне переживала за Де-Лию: ей казалось, что с сестрой происходит что-то не то, и хотелось помочь, но та отказалась от помощи.
Их капитан снова пережила трудную ночь.
Да, это могло быть раздражение либо досада, либо и то, и другое, но у нее складывалось впечатление, что это нечто похуже – о чем Кроне говорили угрюмые взгляды людей.
