– Видимо, прием удался, – сказала Асель, на долю секунды переведя взгляд со сковороды на лицо младшей дочери.
Она убрала длинную густую косу седых волос за спину, когда выкладывала яичницу на тарелку и поставила на стол. Стол у них был неустойчивый и зашатался под едва заметным грузом, пытаясь обрести равновесие на своих неровных ножках.
– Удался – не то слово.
– Где Де-Лия?
– Она еще не пришла? Значит, все еще на работе.
– Но ты не осталась на ночь?
– Мама, уже утро. И Де-Лия отправила меня домой.
– Понятно.
Асель всегда была прямолинейна, даже когда требовалось проявить хотя бы каплю милосердия. Она села на один из разномастных стульев, стоявших вокруг стола, и заправила не очень чистую тканевую салфетку за вырез домашнего халата.
– Позавтракаешь?
Желудок у Кроны перевернулся.
– Спасибо, нет.
– Как хочешь.
Слегка покачиваясь, Крона направилась к занавеске, которая отделяла ее комнату.
– Мама, – сказала она, отдергивая тонкую штору. – Пожалуйста, не доставай Де-Лию, когда она вернется. Ночь была трудной. День будет еще хуже.
– Не доставать? Когда это я доставала хоть кого-нибудь из вас?
Крона прикусила язык и оставила вопрос без ответа.
Задернув занавеску, она зажгла свечу у кровати. Сквозь маленькое круглое окошко в наклонном потолке приникали слабые лучи утреннего солнца, но их было недостаточно для уставших глаз. Эта комната – если ее можно так назвать – напомнила ей о нишах, в которых хранились маски: маленькая, но удобная, созданная специально для ее обитателя. В зеркале на прикроватной тумбочке мелькало двойное пламя, и она тоже на мгновение взглянула в зеркало, мельком увидев свое измученное лицо. Высокие скулы выглядели не округлыми, а острыми, глаза опухли. Полные губы покрылись трещинами. Все говорило о том, что ей нужно поспать.
На ровной полке прямо под окном стояла целая вереница небольших заводных изделий, готовых к отправке в мир. Она собирала их уже много лет – особая валюта страны из двух человек.
Она зубами разорвала оба конверта – один от Родриго и другой из тюрьмы, сложила их бок о бок на покрывало и стала читать, снимая униформу.
Осторожно потянув за остатки левого рукава, она поняла, что мама не спросила ее о повязках.
Первое письмо было зашифрованным. Второе было написано кодом. Сообщение было кратким. В нем говорилось, что записи владельца лавки были неверными и подверглись изменениям. В письме утверждалось, что Шин-Ла ХуРупье никогда не существовал, и, скорее всего, не существовало даже это имя, названное владельцу, когда маску Белладино взяли напрокат.
Как такое могло произойти, Крона не знала. Каталог владельца лавки был сам по себе заряжен магией, и никто, кроме этого лавочника, не мог его изменить.
Может, это какая-нибудь мошенническая схема, связанная со страховкой? Мог ли лавочник создать подделку и изменить свои записи, сохранив настоящую маску в запасе, возможно, для теневого покупателя?
Переодевшись в пижаму, Крона укрылась старым, обшарпанным одеялом и быстро заправила многочисленные косички под ночной колпак. В следующий момент ее голова упала на подушку, и она заснула крепким сном, каким не спала последние несколько недель.
* * *
Скрип металлических петель двери разбудил Крону, и свет из кухни хлынул внутрь, когда Де-Лия отдернула занавеску.
– Вставай, – приказала она, и Крона проснулась.
Яркий образ дома их детства тихо уплыл из памяти Кроны.
– В чем дело? – сонно спросила она.
– Прибежал гонец из участка, говорит, произошло убийство.
Сонный разум Кроны никак не хотел просыпаться. Не мой отдел, промелькнуло у нее в голове, но потом до нее дошло.
– Похоже, что в дело пошла работа маска Хаоса Шарбона?
– Да.
Уже.
Она отбросила одеяла, бормоча проклятия. Конверты Тибо волной снесло на пол. В спине у нее резко кольнуло и глухо запульсировало, когда она попыталась сесть. Ладонь стала скользкой от крови. Шов держался, но старая целительница не закрепила нижний край раны.
Увидев кровь на простынях, и не там, где ее можно было время от времени заметить, Де-Лия вздрогнула в нетерпеливом раздражении.
– Что это? – резко спросила она, бросаясь вперед, чтобы поддержать сестру за здоровое предплечье. – Ты ранена.
Не дожидаясь объяснений, она уложила Крону на живот. Красное пятно пропитало ночную рубашку, окрасив в рубиновый оттенок некогда светло-розовые цветочки, разбросанные по ткани. Хлопок сильно прилип к коже и сначала не хотел отставать, когда Де-Лия тянула за него.
– Это произошло не на Юбилее…? – спросила Де-Лия.
– Нет. Я… – Крона вздрогнула, когда Де-Лия задрала ее пижаму – частично из-за боли, но больше из-за смущения. Она больше не была маленькой девочкой, к которой мог приставать требовательный старший брат. – Это… Тибо попал в переделку…
– Больше ничего не говори.
Это было скорее требование, а не дежурная фраза. Она не хотела слышать о «криминальном друге» Кроны – ее любимая пренебрежительная фраза. С резаной раной она вполне могла поладить, как бы ужасна та ни была. Справиться с раной обычно просто, и сама по себе она не подразумевала моральных последствий. Однако то, как кто-то заполучил такую рану, говорило о многом. И эта рана напевала мелодии, которые Де-Лия не хотела слышать, для песни, которую не стоило сочинять.
Официальные санкции в отношении связи Кроны с Тибо были ни к чему. Регуляторы, конечно же, не должны общаться с фальсификаторами, торговцами на черном рынке или мошенниками и им подобными, независимо от возможных тактических преимуществ. Но Де-Лия обычно закрывала глаза на «необдуманные» действия Кроны, если Крона сама не размахивала доказательствами этих действий под носом у сестры.
– Как вышло, что Уткин зашил только половину раны?
– Я воспользовалась песком спасения. И это был не Уткин, а мадам Ска-Дара снизу.
– Тебе следовало вернуться в участок.
– У меня не было сил.
– Ты должна думать о себе.
Крона приподнялась на локтях.
– Ну, конечно, а ты думаешь о себе?
– Вы ссоритесь? – послышался из кухни голос Асель.
– Все в порядке, мама, – ответила ей Де-Лия, поднимаясь с кровати Кроны и покидая закуток.
Стиснув зубы от резкой пульсации в спине, Крона уронила голову на подушку. Она была благодарна Де-Лии за ее благоразумие. Асель лучше не знать об определенных аспектах их жизни, и особенно о травмах.
Если их мама могла притвориться, чтобы не видеть ран, она притворялась. Когда Крона росла, то ее оцарапанные колени и ушибленные пальцы на ногах лечила Де-Лия. Если случалось что-то более серьезное – что-то, что могло напомнить ей о муже, который свалился на полу кухни с вырванными внутренностями, – Асель реагировала очень остро, и последствиями могли быть ужасны. Еще хуже было то, что она не выносила вида крови. Если бы Асель увидела колото-резаную рану Кроны, Де-Лии пришлось бы сидеть около нее и приводить ее в чувство, а не оказывать помощь Кроне.
