Дверь распахнулась наружу, но свет внутри почти не изменился. Действительно была полночь. На пороге стояло четыре человека, и звезды ярко освещали их со спины. Сам ледник был устроен в яме – с уровня земли вниз вела широкая изогнутая лестница.
Луи бросился на них, чтобы сбить похитителей с ног, драться, пробиваясь на свободу. Но один из вошедших зажег свечу. Свеча осветило лицо. И это остановило его.
Фиона.
– Мне следовало догадаться, – прорычал он. – Что за игра на этот раз? Почему вы не можете оставить меня в покое?
– Это не игра, – сказала она со всей серьезностью. – Это жизнь и смерть, и пришло время и тебе узнать то, что знаем мы.
Она прошла мимо – в длинном бархатном плаще, накинутом на плечи для защиты от холода. За ней, конечно же, шел Матисс. Куда бы она ни шла, он упорно следовал за ней. Но вместе с ними пришли еще двое, имена которых он не мог назвать. Шарбон не мог поверить глазам – неужели это они? Он знал, как они выглядят, но это просто не могло быть правдой.
Перед ним стояло два высоких человека – белый и черный. По коже лица и рук вились синие линии, завиваясь в воронки, искажая черты. Эти узоры источали мягкий фиолетово-голубой – могильный – свет. Они, должно быть, полностью покрывали все тело. Хотя ноги, грудь и руки были полностью закрыты роскошными мантиями цвета светлой лазури, узоры все равно было видно, потому что завитки светились под тканью. Лысые головы украшали короны из серебряных лезвий.
Он много раз пугал своих девочек сказками о марионетках Тало, но даже и представить себе не мог, что они и вправду существуют. Наверное, это люди в тщательно продуманных костюмах.
Наверное.
Они – это то, о чем ты в страхе подумал, снова раздался голос в его голове, только на этот раз ему в унисон говорили еще двое. Почему-то эти люди говорили, не открывая рта. Возможно, оно и к лучшему, учитывая, что рты марионеток должны были утыканы зубами, как у чудовищ. Шарбон отвернулся, чтобы заглянуть вглубь ледника, чтобы увидеть хоть кого-то или что-то при свете зажженной свечи Фионы.
Разумеется, третья марионетка Тало – более приземистая и округлая, чем две другие, и неопределяемого пола, занимала задний угол, ближайший к обложенному соломой льду. Шарбон был уверен, что раньше оно не источало эфемерного сияния – иначе он бы заметил. Но теперь оно сияло мягким кобальтово-синим светом.
Это мои инструменты, – сказали голоса. – Мое единственное средство общения в твоей точке мира. Они прилагают много усилий, чтобы проявиться и находиться в таком виде какое-то время. Так что слушай внимательно, потому что я должен говорить быстро.
– Я не знаю, кто ты, но знаю, что ты хочешь, чтобы я в тебя поверил. А я не верю, я не допущу…
Сиди. Тихо.
Или, все же, допустит. Какой смысл сопротивляться? Тратить силы?
Здесь Фиона. Она будет вести свою линию, свою игру, и он сможет лишь бежать по этому новому лабиринту, который она для него создаст. А потом, если ему повезет, ей надоест, и она отпустит его.
Его охватило чувство полного поражения, руки и ноги затряслись от слабости, и Шарбон рухнул на землю, на подкосившиеся ноги, обхватив голову руками. Слишком мало он ел и спал. Слишком много горя пережил, и сил бороться у него не осталось. Он хотел, чтобы не только эта встреча, но и эта жизнь, и его существование закончились. И поэтому он сидел здесь и позволял им рассказывать те сказки, которые им хотелось рассказать. А потом он пойдет домой и будет молиться, чтобы его поскорее унесли в пески.
Ты точно знаешь, кто я, ты знаешь, что это за создания. Я – волоски на твоей шее, что встают дыбом, когда ты чувствуешь, что за тобой следят. Мои марионетки – это мерцание в лучах солнца, движение статуи, тень, возникающая там, где ее быть не должно. Когда ты уверен, что кто-то есть, но никого не видишь – это я наблюдаю за тобой вместе со своими марионетками.
Крики и отрицания не помогли, но, возможно, он сможет заглушить голоса. Шарбон заткнул уши пальцами, зажмурил глаза и склонил голову. К своему облегчению, он обнаружил, что это помогло, и голоса чуть ослабли. Возможно, ему только казалось, что звуки проецируются прямо в голову.
Тало сказал что-то резкое Матиссу, и тот бросился к Шарбону сзади, схватил его за запястье, оторвав одну руку от уха.
– Вы будете слушать, – выдохнул Матисс.
– Зачем? Какой в этом смысл? Чего вы хотите?
Ты будешь слушать свое божество! крикнуло оно.
– Ты не божество! Даже если ты Тало – если это не кошмар, и ты действительно оно – ты лишь творец мира, который скормит человечество своим собакам!
– Нас обманывают! – зашипела Фиона, опускаясь на колени рядом с ним. – Всех и каждого, кто живет в Долине с самого начала. Послушай его – послушай само Непознанное!
– Этого… – он хотел выплюнуть еще одно отрицание.
Но голова его уже кружилась, запястье ныло в плотной хватке Матисса, да и вообще ничего не имело смысла. «Этого не может быть» – слишком слабая реакция на странные события, разворачивающиеся перед ним.
Я обыскал каждый из ваших городов-государств в поисках слуг, которые могли бы мне помочь.
Вы жаждете познать свое божество Непознанного, а ваше божество Непознанного пытается добраться до вас уже тысячу лет. Я хочу помочь вам, дети мои, но мне не разрешают. Долгие века я искал путь сюда, способ, чтобы помочь вам. Но мне мешают.
– Боги не пускают тебя, – предположил Шарбон. – Все знают…
Всех кормят ложью. Ложью, чтобы вы были послушны. Ложью, чтобы вы были довольны и слабы.
Шарбон невесело рассмеялся.
– Нелепо, – усмехнулся он. – Кто мог создать такую ложь? Кто может удержать бога?
Все началось с Абсолона Рауля Тремо, а ваши правительства продолжают обман.
– Как может человек помешать богу войти в Долину?
Фарс становился все более и более нелепым. Чего они хотят тут добиться, скармливая ему эти сказки?
Это началось, когда я ушел. Когда я увидел, что другие занимаются границей, что вы, наши хрупкие создания, в безопасности, я пошел проверить других своих детей. Тысячеглазое чудище потеряло все свои глаза, кроме двух, живое болото почти высохло, а населяющие его мухи валялись мертвыми вокруг, зубастые бури на кожаных крыльях потеряли силу, грустно щелкая одним зубцом на хрупком парусе, перемещаясь с места на место лишь по прихоти ветра. Я много отдал человечеству, забыв про свои обязанности перед другими. Но когда я вернулся, мне запретили входить. Тот самый дар, которым я вас одарил, был извлечен и испорчен. Им воспользовались, чтобы сделать вас послушным и держать меня на расстоянии.
На создание марионеток я потратил столетия, и то, что я увидел, когда я пробил брешь в границе вашей долины, вызвало у меня отвращение. Ты должен понять боль, о которой я говорю, горе, которое я испил, потому что и ты испытал то же самое. Смотреть, как страдают твои дети, когда ты так много сделал для них, для их процветания, видеть, что они заслуживают лучшей доли и благополучия…
