В этом было слишком много смысла, и игнорировать это оказалось невозможно. Шарбон был хорошим целителем; он спас многих людей. Но он не смог спасти собственного сына, потому что у него не было шанса – у него украли сущность, которая могла бы сохранить ему жизнь, которая помогла бы ему бороться, несмотря на его собственную человеческую слабость – его пневма. Украдена теми самыми людьми, у которых и так было много времени, которые вкладывались во время, чтобы прожить долгую, неестественно долгую жизнь. Почему бы им не взять еще больше от своих же сограждан? Почему бы им не высасывать магию из других, чтобы сохранить власть для себя?
– Где оно? – мрачно спросил он хриплым голосом. – Где это доказательство? Если оно существует, я его найду.
Если удалить орган или руку, остается шрам, не так ли? Когда порежешься, льется кровь. Доказательство существует в ваших телах. Но, увы, я точно не вижу где. Не могу понять, как могут проявиться шрамы от утерянной пневмы. Мне нужно, чтобы ты выяснил это.
– Но я осмотрел множество тел, разобрал их по косточке, извлекал сети вен из мышц, не разорвав ни одной. Я изучил столько тел… но никогда не видел…
Разве кровь не застывает в мертвых? Разве желчь не высыхает и не расслаивается? Разве кишечник не изгоняет свое содержимое и не исчезают все признаки дыхания? В людях есть вещи, которым невозможно научиться на трупах. Ты должен искать пневму в живых. Вот почему твоя задача полна печали. Она требует… жертвенности.
– Нельзя вскрыть человека и надеяться сохранить ему жизнь.
Абсолютно верно.
Огромная горячая волна гнева внезапно разлилась в груди Шарбона, когда он понял, какую именно задачу ему ставят. Он оттолкнул Матисса и Фиону, которые считали, что он уже сдался, и ослабили хватку. Он встал во весь рост и зашагал к марионетке Тало, которая заговорила с ним в первый раз.
– Вы полагаете, что для того, чтобы спасти человечество, надо убивать? – выплюнул он ей в лицо. Марионетка не дрогнула.
Да.
– Я не буду этого делать. Не буду.
Умрут другие дети. Другие младенцы, такие же, как твой мальчик, потеряют мою защиту и свою магию. И ты можешь кое-что сделать, чтобы не допустить этого. Если бы кто-то до тебя обладал твоими навыками, твоими знаниями, твоей способностью раскрыть этот заговор, твой сын был бы жив.
Фиона положила руку ему на плечо, но он сбросил ее.
– Луи, – сказала она. – Нас не просят творить зло. Ты будешь проводить подготовку, а мы проводить исследования. Ты находишь шрамы, мы их исследуем. Это кажется непристойным, но лучше думай о хорошем, к которому…
– Нет. Нет.
Твое сердце пока слишком переполнено горем. Но раны скоро покроются коркой, сердце затвердеет, и ты все поймешь. Сейчас возвращайся домой. И спи. Со временем ты станешь слугой Непознанного, каким ты всегда стремился быть.
Марионетки вытянули руки. Из каждой ладони исходило холодное голубое сияние. Голова Шарбона стала легкой, ноги налились тяжестью, и он упал. Пока он падал и мир качался вокруг, его мысли и эмоции текли беспорядочным потоком, и он не мог понять, как жизнь, которую он вел, привела его в эту точку в пространстве и времени.
Глава 16
Мелани
Два года назад
На мгновение Мелани показалось, что в ее голове образовалась мучительно ноющая трещина, и она изо всех сил сопротивлялась силе, которая тянула ее броситься в огонь. Но когда она очнулась от морока, то обнаружила, что лежит на коленях у Лейвуда и его руки крепко держат ее. Маска больше не закрывала ее лицо.
– Она исчезла, – сказала она изумленно.
Лейвуд грустно и испуганно улыбнулся, и ее сердце ухнуло вниз.
– Прости, – она чувствовала себя комком слизи.
Что она натворила?
– Я не могу… я…
Он покачал ее на коленях, как ребенка.
– Ш-ш-ш. Все в порядке.
Большим пальцем он стер каплю крови с ее лба. Как она туда попала? Она долго смотрела на оставшееся пятно. Неужели я потеряла сознание?
Потом на ее лоб упала капля, затем еще одна. Он плакал.
– Я не знал, – сказал он. – Мама забрала меня, когда мне было десять. И я вернулся только после его смерти. Он причинил боль множеству людей, но про дочь мастера Белладино… Я не знал. – Его руки внезапно напряглись, и он еще крепче обнял Мелани. – И твоя мама. Твоя бедная мама.
Мелани и сама зарыдала, и слезы жгли ей щеки, словно капли расплавленного металла. Мысль о том, что здесь что-то произошло и она не помнит, что, пугала, но мысль о маме была последней каплей. Раствор в тигле надо было выдержать. А что дальше? Дальнейшие действия были для нее потеряны из-за…
Но нет. Она напрягла разум и обнаружила, что знает, что делать дальше. И это знание не угасало, а четко и ясно читалось у нее в голове.
Как…?
Да, ее память теперь заполнена и другими формулами, другими рецептами лечебных зелий и методик. Она была почти уверена, что знает их все. Но гнев и ненависть улетучились. Осталось только знание.
– Я все еще могу спасти ее, – прошептала она. – Но почему я до сих пор знаю как?
– Может, когда я тебя уколол… – он вздрогнул, затем судорожно вздохнул. – Я удалил яд, но, может, я захватил что-то другое.
Она не поняла, о чем он говорит, но радость от осознания, что ее мать можно спасти, отодвинула любопытство в сторону.
– С ней все будет в порядке. Лейвуд…
Он посмотрел ей в глаза.
– Прости. Я недостаточно сопротивлялась. Я должна была его удержать. Мне следовало сделать больше.
– Нет, – улыбнулся он. – Ты ни в чем не виновата. Это все маска Белладино.
Они долго сидели молча, окутанные тишиной, как коконом. Мелани осторожно высвободилась из его рук, и грусть, ужас, спокойствие и счастье свободно заструились сквозь нее.
Потом Лейвуд помог ей встать.
– Нам нужно показать тебя целителю.
Он печально посмотрел на ее изуродованную руку. Но она даже не заметила этого.
– Я могу сделать все сама, – сухо ответила она. – Я знаю как.
Она улыбнулась и, несмотря на боль, согнула обожженные пальцы. Я знаю как. Теперь у нее был дар – знания мастера-целителя и целая жизнь впереди, чтобы совершенствовать их. Она всегда была помощницей, посвятила свою жизнь уходу за больными родителями. Но они не высасывали ее время – наоборот, щедро делились им.
– И я знаю, чем я теперь буду заниматься. Я буду делиться с миром гениальностью мастера Белладино. Просто замечательно. Надеюсь, его ненависть ушла навсегда.
Лейвуд взглянул на шприц, валявшийся на полу, но ничего не сказал.
