Но через несколько дней после входа в эти воды, где еще никогда не было европейских кораблей (были в античное время – последние века до нашей эры и первые века нашей эры. – Ред.), португальцы испытали на себе эффект от смены сезонов, и в третий раз оказалось, что уже слишком поздно идти в Суэц. Албукерки приказывал каждый вечер бросать якоря на ночь, опасаясь предательства лоцманов под покровом тьмы. Поэтому вперед продвигались медленно, и, когда летом подул устойчивый встречный ветер, против которого бессильны даже местные суда, португальцы добрались только до Камарана
[13], то есть прошли четверть пути от пролива до головной части Красного моря. (Гораздо меньше – примерно восьмую часть расстояния до Суэца. – Ред.) Люди ужасно страдали от адской жары, но корабли больше двух месяцев стояли без движения, хотя присутствие Албукерки взбудоражило все окружающие области, и только потом было принято решение отложить экспедицию до следующего года. Подняв якоря у Камарана, португальцы вышли из пролива, подвергли Аден обстрелу и взяли курс на порт Диу, где вице-король намеревался провести демонстрацию силы до ухода к Гоа.
На этой стадии обратного путешествия португальцы неплохо поживились, захватив арабские торговые суда с очень ценными грузами. В начале года они были заперты блокадой в Каликуте, но когда, как уже говорилось, Албукерки снял блокаду, порт оказался свободным. Но, зная, что арабские суда были там, и если они выйдут в море, то направятся в Джидду или Суэц, генерал-капитан рассчитал так, чтобы иметь шанс перехватить их на подходе к Красному морю. Однако, не зная, куда ушли блокировавшие порт португальские суда, арабы не осмеливались уйти из Каликута еще несколько месяцев и когда, наконец, вышли в море, было уже так поздно, что они оказались застигнутыми летними муссонами, которые пригнали их к берегам Индии. Не рискнув вернуться в порты Малабарского берега, арабы направились в Гуджарат и Камбей, где хотели затаиться до осени, но вернувшийся в Диу Албукерки узнал об этом, и на поиски была отправлена небольшая эскадра, которая обнаружила и захватила все арабские суда. С ними португальский флот вернулся в Гоа.
Эти призы являлись единственным материальным результатом путешествия, которое почти все историки посчитали неудачным, поскольку флот не сумел ни достичь Суэца, ни взять Аден. Тем не менее, если в экспедиции не встречаешь противника, это вовсе не обязательно означает ненужную трату сил, и, хотя Албукерки получил отпор в Адене и не подошел ближе чем на 800 миль к главным силам султана, политические результаты предприятия были огромными. С незапамятных времен Красное море оставалось запретными водами для всех мореплавателей, кроме тех, кто жили на его берегах. Причиной тому была трудность судовождения у берегов. Чтобы укрепить свою монополию, местные судоводители всячески поддерживали легенды о мифических скалах и рифах, удачно дополнявшие реально существующие навигационные опасности, так что его репутация опасного моря намного превысила заслуженную. По этой причине египетский султан и правители соседних государств издавна считали себя в безопасности от нападения со стороны Индийского океана, и, когда в пролив вошел флот из двадцати крупных португальских кораблей, всеобщий ужас трудно было переоценить. Мрачные предчувствия жителей Каира вполне сравнимы с теми, которые охватили лондонцев, когда голландские пушки были услышаны на Медуэе
[14]. Поскольку ничего подобного раньше не происходило, визит португальцев разрушил привычные легенды и изменил расстановку сил. Теперь говорили, что египетский султан был вынужден защищаться в своих же собственных водах. Его флот в Суэце был не только не уничтожен, но даже не поврежден ни единым выстрелом с португальского корабля, более того, португальцы его даже не видели, но, когда следующая информация о нем достигла Гоа, оказалось, что с него снято оснащение и он помещен на стапели для большей безопасности. Там он тихо догнивал, хотя ложные слухи о том, что он снова оснащается для выхода в море, время от времени еще долго доходили до Лиссабона из Александрии.
По возвращении в Гоа Албукерки несколько месяцев занимался дипломатическими и гражданскими делами, принимал эмиссаров от королей Сиама (Таиланда) и Бирмы, правителя Камбея, а также от шейха Исмаила, общепризнанного главы всех кочевых племен в Северной Аравии, Сирии и Месопотамии. Основным источником богатства Исмаила были его чистопородные кобылы, и лучшим рынком для их жеребят оставалась Индия. Когда его посол у правителя Камбея доложил, что открывать или закрывать гавани Индостана решает только Албукерки, Исмаил сразу понял, что его финансовое состояние зависит от португальцев, и, естественно, решил с ними дружить. Вообще-то говоря, вице-король не был в хороших отношениях с крупными мусульманскими правителями, но шейх Исмаил принадлежал к шиитской секте и постоянно враждовал с Египтом и Турцией, и потому Албукерки пошел ему навстречу и отправил ответную миссию, которую приняли по-царски.
Он также отправил миссии к правителю Гуджарата и саморину Каликута, которые после захвата им Гоа предложили португальцам в своих морских портах территории для строительства, но у которых, как по волшебству, трудности стали возникать одна за другой после того, как Албукерки отбыл в Малакку. Вице-король был решительно настроен получить обещанные территории и возвести форты. Отчасти им руководили обычные мотивы, но, кроме того, он рассчитывал, что из этих фортов сможет держать под обстрелом гавани, а значит, не будет необходимости в блокирующих кораблях, если снова потребуется закрыть их. Ведь корабли, используемые для блокады портов, отвлекались от других, более прибыльных дел. В основном благодаря последнему соображению Албукерки получил одобрение своего суверена, который, как и большинство его советников, скептически относился к расширению португальских земельных владений в Индии. Но хотя вице-король рассчитывал убедить саморина, от своих тайных агентов он узнал, что последний, внешне проявляя дружелюбие, в действительности связывает свою политику с могущественными каирскими торговцами, настроенными против европейского присутствия на Востоке, и никогда не согласится на военное строительство в Каликуте.
Это сообщение подтвердилось бесконечными проволочками в переговорах, и, так как Альбукерки не намеревался повторять прошлые ошибки, он вернулся к методам, которые, хотя и полностью соответствовали политическим реалиям своего времени, не совпадали с его личными представлениями об этике. Вероятно, как и Уоррен Гастингс
[15], он решил, что цель оправдывает средства, когда речь идет о взаимоотношениях с жителями Востока. Получалось, что саморина следует попросту устранить, чтобы дать дорогу его брату, который не только был другом белых людей и главой очень влиятельной партии в Каликуте, хорошо относившейся к португальцам, но и рвался к власти. Пообещав этому брату полную поддержку португальцев в будущем, Албукерки предложил ему действовать. Яд оказался весьма эффективным средством, и брат занял место саморина. Каликут был освобожден от всякого блокирующего вмешательства и снова стал процветать, как двадцать лет назад. Португальцы получили, наконец, площадь для форта и немедленно приступили к строительству.
