— Лиззи беременна. — Голос мужа прорвался сквозь мой смех.
Я перестала смеяться.
— Я знаю.
— И что ты об этом думаешь?
— Я счастлива. — Это было правдой. Пока я говорила, я почти физически ощущала, как во мне прорастают семена счастья. Ребенок мог изменить жизнь каждого из нас. В безликой камере я запрещала себе радоваться, но дома все было по-другому. Теперь я могла представить ребенка Лиззи на высоком стульчике на кухне или в детской коляске в саду. Я бы баюкала его на руках. Впервые за несколько дней я улыбнулась по-настоящему. — Жаль, что она от нас скрывает. Подобной новостью следует делиться, как только узнаешь.
— Мне она сказала. — Самодовольство мужа было почти незаметным.
— Когда?
— Несколько недель назад.
Я опустила взгляд в чашку. Чай уже остыл, на поверхности плавали молочные разводы. Нужно было выплеснуть его и налить свежего. Глупо было печалиться, я должна была радоваться, что она рассказала Нейтану, что по-прежнему поддерживала связь, пусть и не со мной.
— Что касается отца… — Нейтан пожал плечами.
— О, мне кажется, я его видела.
Муж резко вскинул голову, на его лице застыл немой вопрос.
— По крайней мере, я предполагаю, кто он. Это молодой учитель, возможно, немного моложе нее, трудно сказать. Она не в курсе, что я видела их вместе в библиотеке. Он выглядел довольно добрым и явно потерявшим от нее голову, а она — очень счастливой.
Нейтан покачал головой. Я хотела добавить, что разница в возрасте не имеет значения, но побоялась, что это снова приведет его к мысли о Люке. Он мог разозлиться и замкнуться, а мне хотелось узнать о Лиззи больше.
— Я позвоню ей. — Я бросила взгляд на фото дочери, стоявшее на подоконнике.
— Сомневаюсь, что Лиззи возьмет трубку. Она тебе не доверяет, ты слишком многое от нас скрывала.
— Теперь у меня не осталось секретов. — Я решила не принимать близко к сердцу слова Нейтана. В нем говорила обида, поэтому он и пытался меня уязвить. — Что именно ты хочешь знать?
— Все. — Его голос звучал холодно.
Я стала говорить, что мои отношения с Люком ничего не значили, что это была банальная интрижка, что у меня был трудный жизненный период, гормональный всплеск. Мне не хватало уверенности в себе, вот и все. Было немного одиноко, и я ухватилась за шанс хоть как-то встряхнуться. Я не упомянула о влечении, страсти и сексе. Не сказала ни слова о любви. Муж слушал, склонив голову и с тем же спокойным выражением лица, с каким слушал указания спутникового навигатора в машине. Он словно впитывал информацию и составлял план дальнейших действий.
Потом он встал и взглянул через кухонное окно на наш небольшой двор. Магнолия уже отцвела, ее высохшие лепестки бурыми клочками лежали там, где упали на брусчатку.
— И что теперь? — спросил он.
— Я уже сказала, все кончено.
— То есть вы больше не будете встречаться?
— Когда мы виделись в последний раз, Люк был болен и очень напуган. Я обещала, что найду его. Я должна сдержать свое слово, хотя бы чтобы попрощаться.
Нейтан пожал плечами и ничего не сказал.
— Ты знаешь, куда его увезли? — спросила я.
— Не имею ни малейшего понятия.
— Но семья наверняка его навещает?
— Полагаю, Офелии сообщили, где его содержат, но тебе следует оставить его в покое.
Мне было больно, но я не имела права винить мужа в жестокости. По отношению к нему я вела себя гораздо хуже.
— И что мы будем делать дальше? — спросила я его.
— Я хотел бы вернуться к тому, что было. — Нейтан снова сел напротив и положил ладонь на мое запястье.
— Не уверена, что это возможно.
— Зато я уверен. — Его хватка была жесткой, почти болезненной.
Это значило, что моим наказанием станет притворство в красивой обертке. Мне придется делать вид, что ничего не случилось, хотя мы оба будем помнить, что было все. Но я уже привыкла: я поступала так последние несколько месяцев.
Муж отправился спать, а я какое-то время искала свою пижаму. Она нашлась не там, где я обычно ее оставляла, не в сушильном шкафу, а в нижнем ящике моего комода, куда я, видимо, засунула ее по ошибке или в спешке. Я неторопливо поднялась по лестнице, прошла мимо нашей спальни и, преодолев еще один пролет, направилась в свободную комнату рядом с комнатой Лиззи. Мы ничего здесь не меняли со времен моих родителей. Остались и желто-коричневые обои, и кровать с изголовьем из темного дерева, и маленький гардероб. Пустой книжный шкаф Лиззи сиротливо приткнулся в углу. Комната казалась неуютной, немного заброшенной, но я решила принести книги и всю свою одежду и постепенно сделать ее обжитой.
Я разделась, натянула пижаму и скользнула под холодную простыню. Я решила не упоминать при муже об этих поисках. Глупо признаваться в том, что у тебя провалы в памяти и ты не можешь найти свою вещь. Вскоре мне предстояло выступать перед судом, давать клятву говорить только правду. Если станет известно, что память меня подводит, никто не поверит моим словам.
Глава 29
Июнь 2017 года
— Время сейчас неподходящее, но я уезжаю всего на несколько дней, — сказал Нейтан, готовя две чашки кофе. Он уже позавтракал и убрал со стола.
Саймон попросил Нейтана сопровождать его на конференции директоров школ в Праге.
Меня отпустили всего неделю назад. Я ничего не слышала ни о Люке, ни о предстоявшем процессе. Лиззи на связь не выходила.
Нейтан взял меня за подбородок и не спеша поцеловал; его хватка причиняла боль, даже поцелуи казались болезненными. Он не спрашивал, почему мы стали спать раздельно. Я собиралась поговорить с ним об этом, но не смогла — все его мысли занимала карьера.
— Для меня это большая честь. — Голос Нейтана впервые за несколько дней звучал бодро, его настроение улучшилось.
Он считал эту поездку подтверждением скорого повышения. На следующий день после предварительных встреч в Лондоне он вылетал ранним рейсом в Прагу. Он проснулся ни свет ни заря, прибрал на кухне и поставил на стол розы. Букет фрезий исчез после моего возвращения, как ошибка ребенка в домашнем задании, которую его заставили стереть.
— Роджер сказал, что сегодня полиция собирается посетить клинику, — сообщила я, попробовав свой кофе. — Они будут копаться во всех моих бумагах и проверять мои дела.
— Ты говорила, что тут тебе не о чем беспокоиться, так что и не волнуйся. — В этих словах была торопливая логика вечно спешащего школьного учителя. Возможно, он даже не сознавал, как пренебрежительно они прозвучали. — Займись чем-нибудь.
— Пока я под залогом, мне запрещено выходить за пределы ближайших окрестностей.
