— Итак, картины, моя дорогая. Для Оскара. — Нетерпение было замаскировано сияющей улыбкой.
— Я их как следует запаковала, — сказала я, передавая пакет ее мужу. — Чтобы они не выгорели на солнце, лучше не снимайте обертку, пока не приедете.
По моей задумке, они должны были обнаружить, что Ван Гога нет среди картин, которые я отдала, когда стало бы слишком поздно что-то с этим делать. Оскару нравились работы его отчима, и я положила в пакет восемь из них.
— Разумеется. — Голос Теда был низким и хриплым. — Мне и в голову не пришло бы туда лезть. Отдам Офелии, пускай сама и вскрывает.
Они уже представляли себе головокружительное богатство? Или имели какие-то филантропические планы? Например, подарить шедевр Метрополитен-музею и гарантировать себе вечную благодарность и славу? Я попыталась представить их смятение, когда пакет будет открыт, но было слишком трудно стереть с их лиц выражение сияющего удовлетворения даже в воображении.
— Передайте привет моему отчиму, — прошептал Оскар, когда я уходила. — Пожалуйста, поблагодарите его за меня. — Он улыбнулся.
Озорной взгляд, казалось, тоже достался ему от дядюшки.
Глава 35
Октябрь 2017 года
Нейтан должен был выехать через полчаса. Этому моменту предшествовали месяцы подготовки. Его виза, разрешение на работу и обновленный паспорт лежали на столе. Очень много времени было потрачено на укладывание чемоданов, рытье в ящиках с одеждой, поиски по дому пропавших бумаг и книг, и все равно его не хватило. Нейтан до сих пор не был готов. Я сделала в дорогу его любимые бутерброды с «Мармайтом» и стала искать в шкафу термос, но через пару минут вспомнила, что потеряла его в поезде несколько недель назад.
Возвращаясь из Бродмура, я пропустила свою остановку в Солсбери, торопилась пересесть на обратный поезд из Эксетера и в спешке забыла термос на сиденье. У меня голова шла кругом. Тот день прошел не так, как я надеялась. Я выждала до середины июля. После госпитализации Люка прошло четыре недели. К тому времени с него сняли все обвинения, и я думала, что правила посещений будут смягчены.
Дежурившая в отделении Люка регистратор была намного моложе меня — лет двадцати пяти, привлекательная, с вьющимися темными волосами и веснушками. Я уже успела устать, пока договаривалась с усиленной охраной о разрешении пройти к ее офису, отделенному от здания, где содержался Люк, дорожкой и чем-то вроде лужайки, и поэтому не возмутилась тем, что она объясняла мне все медленно, как малому ребенку. Даже так мне требовалось некоторое время, чтобы понимать, о идет чем речь.
— В настоящее время Люка Лефевра имеют право посещать только члены его семьи. — Чем-то она напоминала Кэрол. Вероятно, манерой выделять каждое слово.
— Может, мне разрешат увидеться с ним на следующей неделе или через пару недель?
— Завтра его переводят. — Она даже не потрудилась скрыть нотку триумфа в своем голосе.
— Куда?
Она не ответила и с легкой презрительной улыбкой вернулась к своему экрану.
— Тогда не могли бы вы передать ему это? Срочно.
Я положила на стойку привезенный Люку кейс. Его уже проверили рентгеном, и регистратор только бросила на него беглый взгляд. Если бы я призналась, что внутри находится бесценная картина одного из величайших художников мира, скука на ее лице сменилась бы недоверием. Она схватила бы его и, быстро позвонив по телефону, немедленно заперла в служебный сейф. Но я промолчала, а она поставила кейс на пол и продолжила печатать, с раздражением поглядывая на меня.
— Я подожду здесь, пока его не отнесут, — сказала я.
Через час она сдалась и позвала к стойке санитара. Высокий молодой человек с дредами сунул кейс под мышку. Я вышла на улицу вслед за ним.
— Пожалуйста, отдайте кейс прямо в руки. Там нечто важное для него. И очень личное, он будет растроган.
Санитар кивнул и дружелюбно улыбнулся. Мне так давно не улыбались такой открытой улыбкой. Я изо всех сил старалась не заплакать.
— А вы не могли бы вернуться и передать, что он сказал? Прошу вас!
Он глянул на дверь офиса, а затем подмигнул мне. Стоя на открытом солнце, я стала ожидать его возвращения. Мое сердце учащенно билось в надежде, что рядом с санитаром появится Люк, спешащий поприветствовать меня. Я подумала, что он, наверное, очень похудел и осунулся, и попыталась подготовиться к тому, как будет выглядеть его лицо: улыбающимся или смущенным, а может, безучастным или даже хмурым. Но через пятнадцать минут санитар показался один. Он легко подбежал ко мне. Какая же я была глупая. Люка не могли выпустить, смысл этого места был в строгом надзоре.
— Вы передали кейс?
— Конечно.
— Он что-нибудь сказал?
— Только «спасибо».
— И больше ничего?
— Нет.
— А как он выглядит?
— Кажется, нормально. — Санитар снова улыбнулся и побежал к другому корпусу.
«Нормально». Вот и все, что я могла унести с собой, чтобы прокручивать в голове бессонными ночами и быть благодарной хотя бы за это.
Обратный путь был утомительным, но у меня вызывало утомление все, что бы я ни делала. Дома я достала оставшиеся рисунки Люка, еще раз рассмотрела их, прикасаясь и вдыхая запах, а затем завернула в несколько слоев черной бумаги и пузырчатой пленки так же тщательно, как картину самого Ван Гога. Они не меньше были дороги мне, их должно было хватить на всю мою оставшуюся жизнь. Я положила сверток обратно в кофр, и тот снова исчез за халатом позади двери в мою новую комнату.
Обернув бутерброды фольгой, я положила их на столик в прихожей.
— Поезд отправляется через двадцать пять минут! — крикнула я наверх.
— Я почти готов! — весело отозвался муж. — Просто ищу удобную дорожную сумку.
Он до сих пор не разобрался с этим. Мой педантичный муж все еще был способен меня удивить. И удивил. В течение последних недель он выглядел другим человеком — гораздо счастливее, чем прежде. Обещанное повышение по службе постепенно приближалось, но он захотел сначала использовать шанс пережить приключение. Директор позволил ему взять академический отпуск для поездки в Епископскую школу близ Сан-Диего в южной Калифорнии. Это частное учебное заведение славилось прогрессивной программой, и полученный там опыт пригодился бы Нейтану для работы в его новой должности.
Он не переживал по поводу наших отдельных спален. Казалось, секс занимал в его мыслях последнее место. Когда мы заговорили о Лиззи, он не выглядел таким расстроенным, как я. Он внимательно выслушал меня, когда я попыталась осмыслить все, что произошло.
— Нас не было рядом, когда она в нас нуждалась, — сказала я.
— Мы слишком много находились рядом, — возразил он. — Ты должна это понять, мы подавляли ее.
