Но самое неприятное – это любимое дитя окопа, его неотделимый опекун – колючая проволока. Генерал Зыгадлович жалуется на «плачевное состояние перевозок». С большим трудом удалось доставить 5 вагонов колючей проволоки для первой литовско-белорусской дивизии из Молодечно в Парафьяново, и только 13 вагонов пропихнули на станцию Подсвилье. «А ведь, – плачет генерал, – этого количества проволоки не хватило даже для одного ряда заграждения вдоль фронта!» И в бедной, измученной голове генерала, наверное, рождались золотые видения, когда к угрожаемым участкам фронта, на которых он когда-то стоял, тянулись специально для этого построенные железнодорожные ветки, по которым господину окопу доставлялись сотни вагонов колючей проволоки, сотни вагонов, наполненных бревнами, деревянным и железным строительным материалом, и когда на огромных пространствах, опутанных телефонными проводами, раздавались яростные споры и требования доставить как можно скорее рулоны толя для покрытия крыш над квартирами солдат. Исходя из всего этого генерал считает, что в июле 1920 года «перед армией встала задача, выполнение которой требовало сверхчеловеческого напряжения сил», а на пути «стихийного атакующего вала» невозможно было поставить надежную преграду.
Это, однако, не мешает отдаче и выполнению приказов, полностью противоречащих такой правильной оценке обстановки. Более того, читаю приказ командующего группой войск генерала Жондковского. Приказ от 30 июня. Пункт первый: «В приложении высылаю: а) схему системы оборонительной линии в полосе 1-й и 4-й армий, определенной командующим фронтом генералом Шептицким; б) схему системы оборонительной линии в полосе 14-й армии, дооборудованной командованием этой армии. Обращаю внимание, что проектируемая командованием 11-й дивизии “1-я линия 2-й позиции” совпадает с 1-й линией командования фронта и 1-й армии, и таковой должна считаться». Там должны быть оборонительные узлы, то есть большие или меньшие комплексы опорных пунктов в тактически важных точках, а также отдельные опорные пункты между этими узлами на тактически менее важных направлениях. Удаление оборонительных узлов друг от друга должно выбираться с учетом тактической необходимости таким образом, чтобы промежутки между двумя соседними узлами перекрывались огнем, а расположенные сзади резервы могли своевременно успеть (видимо, автоматически. – Ю.П.) в эти промежутки для отражения вклинения противника. Расстояние между двумя опорными пунктами должно обеспечивать взаимную поддержку фланговым винтовочным огнем. Учитывая вышесказанное и в зависимости от местных условий следует увеличить количество опорных пунктов». Схема, присланная для исполнения, и которую я только сейчас увидел впервые, предписывает устройство фортификационных сооружений на глубину примерно 50 километров!!! Множество больших и малых звезд и звездочек, обозначающих, видимо, узлы обороны, украшают план генерала Шептицкого, и все они соединены между собой непрерывной линией окопов. И это должно быть исполнено! И над этим должны ломать голову командиры и солдаты, когда – как мы видели – плотность пехоты для занятия линии мала, артиллерии недостаточно, заграждений – колючей проволоки – не хватает даже для одного ряда на первой линии. Но исторически этот проект существовал и, по мнению командующего фронтом, только его невыполнение привело к разгрому и к невозможности сдержать в дальнейшем «стихийный атакующий вал» другими методами.
Не буду цитировать другие документы, свидетельствующие о преклонении перед догмами окопной войны, распространившимися в то время на нашем Северном фронте. Остановлюсь только на одном из них, касающемся действий артиллерии, «автоматизированной», в соответствии с приказом, для взаимодействия с пехотой. Передо мной лежит схема такого взаимодействия, разработанная для III дивизиона 1-го полка полевой артиллерии литовско-белорусской дивизии. Множество воспоминаний навеивает эта схема! Шел 1916 год во всей своей красе! Сколько таких схем должен был просмотреть в то время каждый командир! Сколько офицеров в штабах было занято их составлением, оформлением, проверкой и исправлением! На лежащей передо мной схеме есть почти все, чего требует рай окопной войны. Цифры, буквы, разноцветные длинные стрелки, обозначающие направление огня, и, наконец, такой характерный план заградительного огня с пометкой о заранее определенном расходе боеприпасов. Указано все: и сколько минут должен продолжаться огонь, и темп стрельбы. При этом видна забота об экономии боеприпасов, потому что, например, 7-й батарее предписывается вести огонь в темпе 3 выстрела в минуту на каждое орудие. Таким образом, в сумме при ведении огня, который должен задержать дивизию противника, 7-я батарея должна произвести целых 24 выстрела!!! Курам на смех такой заградительный огонь!!! А если добавлю, что несчастные 12 орудий дивизиона должны прикрыть заградительным огнем 9 километров подступов к переднему краю, в то время как «по опыту мировой войны» здесь должно быть минимум 120 легких орудий и соответствующее число средних, которых на этом участке фронта не было ни одного, не говоря уж о тяжелых орудиях, – тогда читатель, наверное, простит мне мою невеселую иронию. А когда вспомню солдата, который под ураганом металла, изрыгаемого на него сотнями и сотнями орудийных пастей, шел в предсмертном страхе на неприятельский окоп в настоящей окопной войне, когда вспомню серые, землистые лица своих солдат, которые не две минуты – днями сидели в окопах в пекле настоящего огня, у меня в душе поднимается горечь от такого издевательства над солдатами и офицерами, которым больше нечего делать, как только тупо подражать той глупой лягушке, протягивающей лапку, чтобы ее подковали огромной подковой. Ах, окоп, окоп! Великий фетиш, побеждавший крупнейшие умы и железные характеры, берегись своих малых друзей, ибо они, по пословице, погубят тебя и насмеются над тобой!!!
Поэтому из всех документов, которые я изучил, мне больше всех понравилось донесение генерала Енджеевского, который, жалуясь на «извилистый ручеек» – Ауту, на фортификационную слабость позиции и на недостаток колючей проволоки, отмечает, что «следовало заранее разработать подробный план отступления и не подвергать войска ненужным потерям, дать возможность померяться силой с противником на выгодных для нас позициях, а не вынуждать наши части драться на первой линии, напрасно растрачивая живую силу без надежды на успех». А рай окопов все же существовал! Где-то в тылу брезжила «немецкая оборонительная линия времен мировой войны, линия, представляющая собой отличную позицию с густой сетью проволочных заграждений», из которых даже днем трудно выбраться. Ну чем не рай! Даже при ясном солнышке можно заблудиться в колючей проволоке!
Эта странная, непонятная мне тоска наших командующих по окопной войне должна была иметь и другие опасные последствия. Окоп, победоносно врываясь в стратегию, должен был стать собственностью, если так можно выразиться, тех командующих, чьей служебной привилегией была стратегическая работа, работа высшего управления. А тактика театра войны, как некоторые называют стратегию, ревниво охраняет свои привилегии, не допуская к объектам своего внимания тактику низшую, тактику поля боя. Из этого следует, что использование окопа, определение его силы, направления, количества затраченного на него труда в большей степени будет зависеть от высших командиров, чем от низших и от солдат. Чем больше лопата становится стратегическим оружием, тем меньше употребит ее без приказа солдат или младший офицер. В наших же условиях, когда и речи не могло быть о развитии окопной войны как тактики театра войны, любая попытка высших командиров распорядиться лопаткой нашего солдата неизбежно сделала бы его слабым и плохо вооруженным.
