Пол всхлипнул, хватая ртом воздух.
— Я поехал домой к Саре, вытер руль, ручки на дверцах — всё, к чему прикасался. Потом сообразил, что это необязательно: я ведь часто ездил в её машине. И за рулем сидел. Я же парнем её считался. Обычно машину вела она. Её автомобиль надёжнее… ты ведь знаешь, что у меня бензонасос барахлит. И топлива её машина расходует меньше. Ну и вообще… она любила водить машину.
— Понятно, — произнес Алан. Внешне он казался спокойным, но на лбу у него выступила испарина. — А потом что? Пешком пошёл домой?
— Да. Она ведь заехала за мной. В общем, я наведался к ней в квартиру, схватил её ноутбук и пошёл домой.
— У тебя с Сарой была близость вечером?
— Нет… То есть да, днем. Но после этого мы оба приняли душ.
— Где её одежда? Ты сказал, что забрал всю её одежду.
— Да. Забрал. Не хотел ничего оставлять — волосы или волокна. К тому же я подумал, что это будет больше смахивать на изнасилование, если её найдут голой. Одежда в коробке у меня в багажнике.
— Её телефон?
— Выключен. Тоже в багажнике, вместе с ноутбуком.
— Хорошо, Пол. Хорошо. Ты ведь знаешь, что делать дальше, да?
— Приблизительно.
— Теперь уже никаких приблизительно. Запомни, сын, что я тебе скажу.
Пол стоял не шевелясь, сосредоточенно внимая всему, что наказывал отец.
— Никогда, никогда никому не говори об этом. Ни слова. Ни матери, ни другу, ни новой подружке, которая у тебя позже появится. Ни через пять лет. Ни через тридцать. Это ясно? Никогда. Можешь пообещать это?
— Да. Обещаю.
— Ты должен пообещать ещё кое-что.
— Всё что угодно.
— Что бы ни случилось, что бы ты ни увидел вокруг себя или рядом, просто знай: мы тебя любим. Ты всегда, с самой первой минуты, как мы увидели тебя, был нашим сыном.
Алан обнял Пола, на этот раз стиснул в объятиях, словно боялся его отпустить.
— Это я виноват, — наконец произнёс он. — Она обращалась ко мне, Пол. Сказала, что работает над разоблачительной статьёй, а я… я не мог допустить, чтобы эти факты получили огласку.
Пол был в панике, не помнил себя от волнения.
— Папа, она сказала… она говорила чудовищные вещи. Это всё правда?
— Я не стану это обсуждать, — заявил Алан. — С ней не смог и теперь понимаю, что и тебе не могу рассказать то, что мне известно. Думал, расскажу как-нибудь потом. А теперь вот всё это. Теперь мир раззявил пасть, чтобы заглотить всех нас. Меня. Твою маму. Тебя.
Пол отстранился от отца и посмотрел на него. Глаза у парня были красные.
— О чем ты говоришь?
— Я положу конец этому безумию, Пол.
— Ты обязан мне рассказать.
— У тебя шок, Пол.
Это было ещё мягко сказано, и отец с сыном это понимали.
— Папа, я убил свою девушку. Убил, чтобы она заткнулась. По-твоему, я не заслуживаю того, чтобы знать правду?
— Заслуживаешь, — отвечал Алан, — но порой неведение — это подарок, Пол. Неведение не вынуждает тебя просыпаться среди ночи и жалеть, что ты не поступил по-другому. Если б я многого не знал, мне не пришлось бы сидеть на таблетках.
— Папа, поговори со мной.
Их обоих надолго окутало неловкое молчание.
— Прошу тебя.
— Я должен все уладить, — сказал Алан. — И я, и ты. — Возвращайся к себе, поспи немного. Завтра я всё объясню. А ты живи, как обычно, сын. Будь самим собой.
Пол молчал.
— Помни, никогда, никогда не говори о том, что случилось с девушкой.
Знакомая фраза. Только прежде ещё ни разу она не звучала, как приказ.
— Хорошо, — произнёс Пол. — На этом убийцы и попадаются.
Одна из любимых тем Алана за ужином.
Теперь его сыну предстояло применить на практике постулат отца.
* * *
Пэтти уже спала. В доме было так тихо, что Алан даже в коридоре слышал, как гудит маленький холодильник в его кабинете. Он вошел туда, обвёл взглядом комнату. Фотографии, сделанные за годы службы в полиции. Награды. На стене у джутового шнура — гипсовый слепок ладошки пятилетнего Пола.
Со лба его стекали капли пота. Он достал из холодильника банку пива и приложил её к лицу. Потом медленно открыл и выпил.
Алан знал, что всегда лучше, если предсмертная записка написана от руки. Однажды он расследовал одно дело. Предполагали, что это самоубийство, но потом выяснилась, что лазерный принтер, на котором было распечатано признание, по печати неотличим от других принтеров, фигурировавших в данном деле.
Всегда оставляй записку, написанную от руки.
И всегда в своем послании, которое будут читать после твоей смерти, пиши только общие фразы. Конкретика вызывает вопросы. Каждая подробность тщательно анализируется и ставится под сомнение.
Алан взял серебряную ручку, принадлежавшую ещё его деду, и бланк для письма со штампом департамента полиции Ферндейла.
Также важно, чтобы записка была короткой.
«Я очень сожалею о своем поступке.
Прости меня, пожалуйста.
Алан»
Во второй записке он написал:
«Твои биологические родители — Рид и Калиста Салливан. Калиста умерла во время родов на ферме Спеллман, и мы с твоей мамой забрали тебя к себе. Подумали, что так будет лучше для тебя. Мы с мамой любим тебя, как родного, и теперь, когда нас не стало, мы надеемся, что ты простишь нас. Мистер Салливан до сих пор живет в Беллингеме. Он не знал, что его жена была беременна.
Папа».
Конечно, он мог бы ещё многое написать, но его признания не воскресили бы Сару и не изменили бы того, как он поступил с Ридом. Алан задумался о том вечере, когда произошло то, что они заранее не планировали. Он словно наяву слышал пронизанный болью голос Пэтти, когда она сообщила ему, что Калиста умерла и что её ребенку нужна семья.
Семья, в которой они станут его родителями.
— Так распорядилась сама судьба, Алан, — сказала она.
— Так нельзя, — возразил он. — Мальчика надо отдать его отцу.
— Он о нём даже не слышал. Мы не совершаем ничего предосудительного.
Эти слова звучали в его голове, когда он дописывал второе письмо. Возможно, в тот момент Пэтти была права. В их действиях не было ничего предосудительного. Только потребность и желание. Предосудительное началось потом, в последующие дни. Закрутило его, как несущаяся с гор лавина. Ложь. Сокрытие преступления. Подтасовка улик.
