— Вы уверены, что не можете мне помочь? — спросила Линдси.
— Если не прекратите ворошить прошлое и тревожить тех, кто давно умер и похоронен, как Калиста, окажетесь в плохой компании.
* * *
Кейт дождалась, когда машина Линдси, скроется из виду, и вернулась в свой жилой автофургон. Из выдвижного ящика со всякой мелочовкой у крошечной плиты она вытащила клочок бумаги с номером телефона Сары Бейкер, скомкала его и бросила в мусорное ведро.
Глава 32
Возвращаясь из кемпинга, где заправляла мать Марни, Линдси вставила в автомагнитолу один из компакт-дисков, которые дал ей Тедд Макгроу. Это была одна из первых записей Марни Спеллман. Салон заполнил её голос. У Марни был приятный дрожащий тембр, отчего каждое произносимое слово звучало душевно и доверительно. Это вам был не телепроповедник, с пеной у рта доказывающий свою точку зрения. Просто женщина, рассказывающая свою удивительную историю.
«Пчелиный рой и то время, когда Она — Бог — своей любящей десницей залечила ожоги брата, имеют свидетелей и подробно задокументированы. Тем не менее, несмотря на столь неопровержимые доказательства, я стала объектом злобных нападок со стороны прессы».
Забавно, подумала Линдси. Что она сама сказала бы на этот счет Алану, будь у неё такая возможность?
— Почти все очевидцы, которые могли бы подтвердить её слова о пчелином рое, мертвы, — заметила бы она.
— А мертвые молчат, — согласился бы он.
Или сказал бы что-то вроде этого.
«Поэтому сейчас, сидя здесь, где тихо играет классическая музыка, а перед моим взором раскинулось море Селиш, я не боюсь рассказать вам то, о чем никогда не говорила за пределами узкого круга подруг — женщин, которые составляют костяк того, что я называю „Ульем“.
Именно по этой причине я никогда не выходила замуж и ни одному мужчине не позволяла господствовать над собой в повседневной жизни или в постели.
Мне было девятнадцать лет, я училась в колледже, когда пчелиный рой навестил меня во второй раз. Невероятно, но в душе я была уверена, что это те самые пчелы, которые вознесли меня к небесам. На этот раз мы находились не на улице, а — представьте себе — в уборной университетской библиотеки. Что еще более поразительно, дело происходило поздно вечером, когда пчелы обычно не летают».
И опять никаких свидетелей! Умно, подумала Линдси. Обыденные подробности придают её истории достоверность.
«За несколько минут до закрытия я пошла в туалет: весь вечер пила чай, готовясь к экзамену, который мне предстояло сдавать на следующий день. В уборной я была совершенно одна и, сидя в кабинке, вдруг услышала жужжание. Мой взгляд метнулся к флуоресцентным лампам, освещавшим помещение. Одна лампа барахлила, часто мигала. Не гасла, но и толком не светила. Сделав свои дела, я обратила внимание, что шум исходит не от ламп, а из соседней кабинки. Я наклонилась, заглядывая под перегородку, но ничьих ног не заметила.
А жужжание становилось громче.
Я смыла унитаз и пошла во вторую кабинку. Толкнула дверь и увидела пчелиный рой. Тот же самый. Я была в том уверена. Я стояла и смотрела, как скопище пчёл колышется, принимая то одни очертания, то другие. Как будто я смотрела кино. Кадры из собственной жизни. Отец. Сад. Ферма. Пчёлы, разумеется, не владели человеческим языком, но они говорили со мной о моей жизни. Причем не только о прошлом, но и о будущем тоже. Рой трансформировался в форму цилиндра, и в нём я узнала баночку с кремом для лица, которым пользовалась мама. Перемещаясь, пчёлы сообщали мне, что мое предназначение — нести женской половине мира надежду, красоту и процветание. Я не принадлежу ни к одной из традиционных религиозных конфессий, но в существовании Бога никогда не сомневалась. В той туалетной кабинке Она явилась ко мне ещё раз, показывая, что это Она направляет меня по жизненному пути».
В своей речи Марни ловко сочетала природу и религию, ссылаясь на них как на единую высшую силу. И в отношении Бога умышленно использовала местоимения женского рода, подчеркивая влиятельность женщин.
«Я замерла. Оцепенела. Стояла не шевелясь. Не хотела двигаться. Приросла к полу. Превратилась в губку, которую пчёлы насыщали святой водой. Одна за другой они выстраивались в цепь и летели к окну, которое — я только-только заметила — было открыто. Сотни пчёл взвились в ночное небо. Минуты не прошло, как их осталось всего шесть.
Пять пчел образовали кольцо вокруг матки. Она превосходила их по размеру и красоте. Её крылья переливались всеми цветами радуги даже в холодном свете флуоресцентных ламп. Я была зачарована. Не стану утверждать, будто я слышала, что она говорит со мной. Мне очень хотелось бы сказать вам, что это так. Знаю только, что я чувствовала некое ощущение, которое она посылала мне. Ощущение, от которого мои глаза наполнились слезами, и я заплакала, выплескивая свои эмоции — радость и печаль. Колени мои подкосились, и я, чтобы не упасть, ухватилась за дверь кабинки».
Линдси перемотала назад компакт-диск, чтобы еще раз прослушать пару важных фраз: Пять пчел образовали кольцо вокруг матки. Она превосходила их по размеру и красоте.
Марни, разумеется, мнила себя маткой. И собрала вокруг себя пчел, которым вменялось в обязанность защищать ее. И исполнять её волю?
Глава 33
В тот день после обеда позвонила Линдси, оторвав Пэтти Шарп от дел. Лейтенант подтвердил, что страховой полис Алана предусматривал выплату компенсации родственникам в случае его самоубийства. Этот вопрос Пэтти подняла после панихиды.
— Лейтенант Мэдисон просил передать, что документы уже оформлены.
— Спасибо, Линдси, — поблагодарила Пэтти. — Я рада, что ты позвонила. Хоть одна хорошая новость. Разбираю вещи Алана. Ужасно тяжело.
— Помощь от меня требуется? — спросила Линдси.
— Нет. Потихоньку сама управлюсь.
— Можно я позвоню позже? Или заеду?
— Буду рада тебе, — ответила Пэтти.
Линдси повесила трубку и устремила взгляд на пустой стол Алана, видневшийся в дверном проеме. На секунду ей показалось, будто она слышит его смех и дребезжание колесиков кресла, скользящих по линолеуму. Он умел мгновенно вникнуть в суть вещей, определяя, что верно, а что неверно.
Боже, как же ей его не хватало.
* * *
Пэтти разбирала одежду мужа, раскладывая её на две кучи: одна на выброс, вторая — в магазин благотворительной организации «Goodwill». Она придирчиво рассматривала каждую вещь, считая, что одежда Алана, которая пойдет на благотворительность, должна быть в идеальном состоянии. Он заслуживал уважительного отношения.
Демонтируя жизнь Алана, Пэтти слушала радиостанцию, передающую старые песни. Некоторые композиции напоминали ей о муже и мгновениях их совместной жизни так, как это может только музыка. Например, песня Линды Ронстадт перенесла её в городок Кэннон-Бич в штате Орегон, где они отдыхали, когда Полу было четыре года. Они арендовали старый затхлый домик на берегу, ели хот-доги, готовили на костре «сморы»
[24], а по утрам и вечерам прогуливались по широкому песчаному пляжу мимо скалы Хейсток-Рок.
