Первый раз Марни и Дина вступили в интимную близость именно в гардеробной, под кремовыми подолами в секции «Шанель». Это произошло неожиданно. Как-то само собой. Прежде у Дины никогда не было сексуальных отношений с женщинами, хотя однажды она почти уступила одной — голливудскому режиссеру по подбору актеров, которая брала беззащитных девушек «под свое крылышко». Дина пыталась заполучить роль в одном из телесериалов, снимавшихся в Бостоне. Это всё, что ей было известно о нём. Режиссер по подбору актеров была лет на тридцать старше неё. Жила она в районе Студио-Сити, где у себя в квартире обычно и оценивала девушек, обращаясь к ним с отрепетированной речью:
— У тебя потрясающие скулы. Но ты должна показать всё остальное. Прости. Я знаю. Но это происходит именно так, дорогая. Я хочу то, что есть у тебя. Ты даешь и получаешь роль.
Когда актерская популярность Дины пошла на спад, она, стремясь привлечь интерес к своей персоне с помощью средств массовой информации, рассказала эту историю в телешоу «Доступ в Голливуд».
— Я просто хочу, чтобы все знали: на свете куда больше хищников, чем можно себе вообразить. Они бывают внешне прекрасны. Или безобразны. В основном это мужчины. В моем случае хищником оказалась женщина.
Ведущая поинтересовалась, как далеко «хищница» зашла в своих притязаниях.
— Ограничилась назойливыми прикосновениями, которые привели меня в смятение и вызвали чувство неловкости.
Ведущая попыталась приподнять брови, над которыми поработал косметолог.
— И только?
— Да, — подтвердила Дина, неубедительно глядя на неё.
Разумеется, одними только прикосновениями дело не ограничилось. Дине отнюдь не хотелось признаваться, что она выполняла все требования и пожелания режиссера, а после ревела, потому как никогда еще не чувствовала себя столь униженной и глупой, никогда ей ещё не было так стыдно. И задавалась вопросом: неужели она бисексуалка? Хотя знала, что отдает предпочтение мужчинам. Тень не менее близость с Марни — любая: духовная, эмоциональная, даже сексуальная — приводила её в небывалый восторг. На людях она держалась величественно, как и подобает знаменитости. Дома, с Марни, находилась на положении подчиненной. Во всем ей уступала, соглашалась на любую её прихоть.
Дина всегда вела дневник, особенно в турбулентные периоды жизни. Ей не с кем было поговорить о том, что её волнует, и потому она изливала душу самой себе. Марни, разумеется, часто упоминалась на страницах дневника, в котором Дина пыталась анализировать свою жизнь. Свои чувства. Свое неослабевающее влечение к Марни, свою одержимость ею, в чем Дина себе неизменно признавалась после нескольких бокалов вина.
Она открыла свою последнюю запись в кожаном блокноте, который, как она сказала матери, ей подарила Кейт Хепберн.
Ложь, конечно.
Актерское ремесло — это ложь.
Потягивая вино, она принялась читать:
«Мне никак не удается в этом разобраться. Как я ни стараюсь. А я много думаю об этом. Пытаюсь осознать мысль, что я любила эту женщину больше всего на свете. Но ведь я её не любила. Здесь было что-то другое.
И что же? Нас связывали дружба, общая цель. Мы стремились сделать мир лучше. Разве нет? Да, есть в ней что-то такое… что выносит её за рамки обычного человека… Она почти как божество.
Скажете, бред сумасшедшей? Не спорю. Но именно такое чувство временами посещало меня.
Мне жаль, что всё обернулось не лучшим образом. Для нас всех. Я любила её. Она была особенной. И эту истину весь остальной мир будет вынужден принять, если обо мне когда-нибудь вспомнят. (Маловероятно!)
Я была ей полезна. И меня это радовало.
Я стала неотъемлемым атрибутом фермы Спеллман и как знаменитость обеспечивала Марни внимание широкой публики, какое самостоятельно ей трудно было бы к себе привлечь. По крайней мере, на первых порах. Её нельзя недооценивать!
Меня это ничуть не коробило. Напротив, очень даже устраивало. То было волнующее время, и, бывало, я задумывалась — со страхом, — что оно когда-нибудь пройдет.
Как оказалось, прошло оно довольно скоро. Ирония судьбы. Наше с Марни взаимное влечение возбуждало ревность у других членов „Улья“. Они даже не удосуживались это скрывать, во всяком случае, в своем кругу. Особенно враждебно со мной держалась Хизер. До моего появления она была любимицей их наставницы, их гуру.
Ревность, как выясняется, могучая движущая сила. Марни и без их помощи очень скоро потеряла бы ко мне интерес, тем более что моя звезда неуклонно закатывалась. Однако мои подруги по „Улью“, безусловно, поспособствовали ускорению этого процесса. Одно меня утешает: они недолго праздновали победу после моего ухода».
Глава 39
В домашней библиотеке Греты Свенсен имелась книга «Неуёмное сердце» с автографом Марни. Она уже много лет была свободна от «мира Марни», и вдруг внезапно, сама того не сознавая, снова оказалась в том месте и в то время, которые, она думала, навсегда канули в вечность. О том, что она тогда совершила, никто не мог бы узнать. А детектив Джекман? Достаточно ли глубоко она копает? Сумеет ли установить, какие тайны связывают всех членов «Улья»? Грета взяла книгу и пошла к письменному столу. Это был антикварный предмет мебели XVII века, который она смогла позволить себе благодаря соглашению, заключенному с Марни.
Пообещала молчать о том, чем они занимались на ферме Спеллман, в обмен на полмиллиона долларов.
Марни была недовольна, назвала её требование вымогательством, но Грета так не считала. На её взгляд, это была вполне разумная цена за молчание.
Справедливая цена.
Грета села за стол и принялась листать пожелтевшие страницы. Взгляд упал на один отрывок, и она стала читать про себя.
«На смертном одре отец сообщил, что мне отойдет ферма Спеллман наряду со значительной суммой денег. О Кейси он тоже позаботился: на его имя в доверительное управление был помещен солидный денежный капитал, и наличные ему полагались при условии, что он сумеет воздерживаться от алкоголя на протяжении определенного периода времени. Меня, разумеется, это устраивало. Я часто размышляла о брате, молилась в надежде, что он найдет путь к выздоровлению. А до тех пор я намеревалась жить „в режиме Марни“, как выражались мои первые работницы. Передо мной стояла высокая цель: моя косметика на основе пчелиных продуктов будет питать души миллионов людей.
Моя философия „от внешнего к внутреннему“ поначалу была встречена скептически. К этому я была готова. В голове снова и снова звучали слова отца, что он произнёс на смертном одре:
— Измени мир.
Это была труднейшая задача, которую многие сочли бы невыполнимой. Но не я. Тогда я поняла — и понимаю это сейчас, — что изменить мир можно при одном условии: если заставить людей — ожесточённых, озлобленных — отказаться от своих заблуждений, за которые они крепко цепляются. А держатся они только за то, что им знакомо, потому как они не имеют представления о подлинных возможностях.
