Будь могущественной.
Марни Спеллман
Остров Ламми, штат Вашингтон».
Высокопарное словоблудие. Беззастенчивое вранье. Линдси недоумевала: на кого рассчитана эта чушь в духе лозунгов религий «нового века»?
На отчаявшихся. На одиноких. На людей, которые ищут себя.
Да, именно на них.
Линдси открыла эликсир, понюхала его. Жидкий крем для лица имел восхитительный запах, хоть на мороженое лей вместо сиропа и ешь. Благоуханный аромат и не навязчивый. Не искусственный. С тонкими нотками лаванды, выращенной на ферме Спеллман.
Она капнула крем на ладонь, растерла его и снова понюхала.
Изумительно.
На ощупь шелковистый и нежный, по текстуре этот крем отличался от всех других косметических средств, какими она когда-либо пользовалась. И кожа её, казалось, тоже стала шелковистой и нежной. Линдси открыла две других ёмкости. Их содержимое тоже источало упоительный аромат. Пьянящий. На тюбике с эликсиром указывалось, что крем «содержит натуральное маточное молочко».
Линдси читала, что маточное молочко — это вещество, которым пчёлы вскармливают будущую матку. Загадочный биологический продукт, который невозможно синтезировать. Марни Спеллман первой включила его в состав своих снадобий.
Линдси отставила опустевшую бутылку из-под пива и отнесла набор косметических средств фермы Спеллман в ванную. Утром опробует их на себе.
Проведёт исследование.
Глава 45
Когда Марни исполнилось тринадцать лет, родители забрали её из школы. Годы спустя «Беллингем геральд» напечатала выдержки из отчета её учительницы, где указывалась причина такого шага: «Спеллманы убеждены, что их дочь — одаренный ребенок. И это в порядке вещей: многие родители считают своих детей гениями. Они намерены обеспечить ей более интенсивный курс обучения».
Марни в «Неуёмном сердце» о том периоде своей жизни написала следующее:
«Отец с матерью хотели, чтобы я оставалась дома. Работала на ферме. И, поскольку брат был младше, меньше меня, своё недовольство они изливали на дочь, если в хозяйстве возникали проблемы.
Помнится, однажды мать велела мне помочь ей с заготовкой абрикосов. Я обрадовалась, потому как обожала запахи, атмосферу жары и влажности, которые обволакивали тебя на кухне в процессе консервирования. По указу матери я стерилизовала банки в чане с горячей водой, что кипел на кухонной плите. Сигнал таймера уведомлял, когда следует вытаскивать банки из воды. Работая, я слушала свою любимую классическую музыку, которую передавала одна канадская радиостанция. Правда, в тот момент звучал Бах, не самый мой любимый композитор — в действительности, единственный композитор, в честь которого я не назвала никого из моих драгоценных питомцев. Какая-то шиповатая у него музыка. Бах всегда выбивал меня из колеи».
Линдси положила книгу. Если б мемуары Марни она читала не по долгу службы, а из праздного интереса, наверняка решила бы, что у этой женщины непомерное эго. Какой ребёнок станет слушать Баха? Нет, конечно, такое было возможно, или все-таки Марни приписала себе любовь к классической музыке потому, что это соответствовало величию того образа, который она создала?
«Мать на минутку вышла из кухни, и в этот момент Кейси — он подвизался мыть фрукты — потянул меня за фартук, а я как раз вытаскивала банки из кипящей воды. В том, что затем произошло, после я винила Баха, хотя позже поняла, что Бах тут, конечно, ни при чём. Как бы то ни было, банка, примерно на дюйм наполненная кипятком, выскользнула из щипцов и полетела на пол, брызгами ошпарив ногу брата.
Крик Кейси отпечатался у меня в мозгу, я и теперь его слышу, будто наяву. Это был вопль умирающего животного — столь громкий и пронзительный, что даже стекла в окнах задрожали. Мать, естественно, прибежала на кухню.
— Боже, Марни, что ты наделала? — вскричала она.
— Прости. Это вышло случайно.
Она рухнула на колени, осматривая обваренную ногу сына.
— Случайностей не бывает. Любая случайность — это ошибка, допущенная по причине невнимательности.
Она подхватила Кейси на руки, взяла с раковины опрыскиватель для овощей и оросила его ногу холодной водой.
Кейси продолжал завывать.
— К доктору его нужно. — Она глянула на настенные часы в корпусе из бакелита, которые до сих пор висят у меня на кухне. — Последний паром вот-вот отойдет.
— Я обработаю ожог, — сказала я.
— Ты свое дело уже сделала.
— Прости, мама.
— Прощение просят те, кто специально забыл про осторожность».
Линдси, когда встречалась с матерью Марни, которую та выселила с её родной фермы, пришла к выводу, что Кейт Спеллман со временем смирилась со своим изгнанием. Она не вела себя так, будто дочь ей безразлична и она вычеркнула её из своей жизни. Мать с дочерью всегда связывают непростые отношения. Линдси тоже воевала с матерью, когда была подростком. Делала то, что ей заблагорассудится, попадала в неприятности, но в конечном итоге остепенилась. После того, как она поступила на службу в департамент полиции Ферндейла, мать часто напоминала ей про эту иронию судьбы.
— Теперь ты защищаешь те самые законы, которые, как ты раньше считала, для тебя не писаны.
При этом воспоминании Линдси улыбнулась и продолжала читать:
«Я принесла бинт и мазь.
— Что это? — спросила мать, с упреком глядя на меня.
— Я сама сделала, — объяснила я. — Целебное средство. Из пчелиного воска и трав. Как твои мыла. Только это — для порезов и всего такого.
Мать посмотрела на голубую баночку из-под крема „Noxzema“, которую я приспособила под свое снадобье, потом подняла глаза на меня и понюхала мазь.
— Календула?
Я кивнула.
— А также мёд и кое-что ещё.
Мать обмазала ногу брата янтарным бальзамом. Он почти сразу перестал плакать.
— Что, меньше стало болеть? — спросила его мать.
К тому времени паром уже отчалил. Брат лёг спать, и на следующий день, когда я проснулась, он уже завтракал на кухне с родителями. Баночка из-под крема „Noxzema“ стояла в центре стола.
— Доброе утро, — поприветствовал меня отец.
— Как брат? — справилась я.
У матери были заплаканные глаза, но в первую минуту я не придала этому значения. Отец с братом улыбались. А потом отец встал и обнял меня так крепко, как никогда не обнимал. Его примеру последовала мать, затем брат. Мы были как одно целое, в полнейшей гармонии друг с другом. О таком я даже не мечтала. Обычно мать выступала в роли распорядителя. Отец всегда был слишком занят на ферме. А брат… он только и делал что вертелся под ногами. Но не в то утро. Все плакали. И я тоже заплакала.
