— Вы особенная женщина. Вы достойны лучшей доли. Ваша судьба — в ваших руках. Будьте прекрасной и смелой.
Грета была очарована этой женщиной и её посланием. Сказать, что оно привлекло её — значит, ничего не сказать. Душа её резонировала, как камертон, будто слова блондинки пульсировали в её крови. На обратной стороне счёта за электроэнергию она записала фамилию женщины и название её компании. Грета была убеждена, что эта женщина обращается именно к ней, и она вдруг исполнилась оптимизма.
Взглянула на записку и улыбнулась. «Марни Спеллман. Ферма Спеллман».
Неделю спустя все встало на свои места. Грета решила переехать в штат Вашингтон. Родителям о том она сообщила не по телефону, а письмом:
«Мама, папа,
Передайте содержание этой записки моим сёстрам. Пусть знают, что для меня они всегда были лишь подпорками, зажимавшими меня с двух сторон. Элли — младшая, Эми — самая старшая из нас. Ну а я — всегда между ними. Помните её, ту, что не улыбалась от всей души, когда вся семья фотографировалась на фоне того искусственного дерева, которое вы все так любили».
* * *
Наконец Грета нашла то, что искала. На сером архивном коробе, прямо перед собой, на уровне глаз, она увидела наклейку с надписью, выполненной четким рукописным шрифтом. Она сразу же узнала собственный почерк: «А. Артур, истории болезни пациентов, 1967–1995».
Она спустила короб на пол и принялась осторожно его открывать, как будто обезвреживала бомбу. В каком-то смысле, так оно и было. В коробе хранились папки со старыми заплесневелыми медицинскими картами, в которых каждое слово было написано от руки.
А вот и нужная папка: «Салливан, Калиста У.».
Грета облегченно выдохнула и только потом осознала, что долгое время задерживала дыхание. Она больше не слышала тиканья собственного сердца, которое сопровождало её, пока она шла по парковке, затем по вестибюлю до регистратуры, спускалась в подвал.
Грета вытащила медицинскую карту Калисты, сунула её в сумку для лэптопа, а остальные документы вернула на место, поставив короб так, чтобы скрыть след от упавшей пыли, который остался на полке, когда она его снимала.
«Вот и слава богу. Я поступаю правильно. Делаю то, что необходимо, потому что я всё могу. Всё! Я сильная. Я — это я».
Она услышала, как открылась дверь и кто-то крикнул:
— Здесь кто-нибудь есть?
Женский голос. Молодой. Немного дрожащий.
Грета застыла на месте, словно лань. Замерла. Дышала, но очень неглубоко, бесшумно.
— Эй! — окликнул тот же голос.
Грета присела до самого пола.
Она не шевелилась, судорожно соображая, как будет оправдываться, если женщина пройдет вглубь помещения и обнаружит её. Может, все-таки отозваться? Пожалуй. Это будет означать, что она здесь по делу. Объяснит, что не очень хорошо слышит, потому и ответила не сразу, или придумает что-то ещё.
А если ей не поверят?
Как скрыть истинную причину своего вторжения в архивное помещение, где ей вообще не положено находиться?
Женщина что-то пробормотала себе под нос, даже выругалась.
— Черт возьми! Неужели так трудно выключить свет?
И тут же огромное помещение окутала темнота. Кромешный мрак. Ни проблеска света, только красные лампочки противопожарных датчиков мигали на потолке, — как будто взлетно-посадочные полосы, ведущие в никуда. Дверь закрылась, щелкнул кодовый замок.
Грета немного выждала, затем включила сотовый телефон, и, светя фонариком перед собой, направилась к выходу.
Как ни странно, от того, что она едва не попалась, у нее поднялось настроение. Она чувствовала себя так же, как много лет назад, когда только-только приехала на остров Ламми. «Неуязвимая». Именно это определение употребила Марни Спеллман во время выступления в книжном магазине, где с ней и познакомилась Грета, только недавно приехавшая из Небраски.
«Неуязвимая» — хорошее слово.
Её никто не заметил.
Её никто не остановил.
Она взяла то, за чем пришла.
Глава 65
Грета уезжала из больницы. Папка с медкартой Калисты Салливан, лежавшая на пассажирском сидении «Теслы», казалось, беседовала с ней. Грета словно наяву слышала голос Калисты. Та рассказывала ей, как она оставила мужа, детей и поехала на север, на остров Ламми, чтобы начать новую жизнь.
— Как ты думаешь, я поступаю правильно? — спросила однажды Калиста, когда они вместе работали в амбаре.
— Ты говоришь о своей личной жертве? — уточнила Грета.
— Да, пожалуй.
— Только ты, ты одна вправе решать, как строить свою жизнь, Калиста. Причем это подразумевает и хорошее, и плохое. Наши жертвы — это плата за то, что мы живем так, как предначертано нам судьбой.
Калиста кивала, словно понимала, что она ей пыталась внушить.
Грета знала, что жертва её подруги куда более существенна, чем её. Сама она оставила родную ферму, родителей, сестёр. А Калиста бросила мужа и детей — именно потому, что больше не могла быть просто матерью и супругой.
И Грета сознавала, что это — действительно великая жертва. Другие члены «Улья» отказались от увлечений и взаимоотношений, которые со временем всё равно угасли бы.
— Я скучаю по детям, — наконец вымолвила Калиста.
— Думаю, это нормально. — Грета подняла глаза от компьютера, стоявшего на большом столе из древесины сосны, который специально принесли в амбар, чтобы устроить дополнительное рабочее место. Пространство наполнил шум принтера, который распечатывал этикетки на товары, предназначенные к отправке во второй половине дня. — Не забывай, они привязаны к твоему мужу. И это нельзя не учитывать с точки зрения законов и процедур, регулирующих жизнь женщин.
Калиста положила руку на живот.
— Марни говорит, что этот ребёнок будет мой, — сказала она. — А не Рида. Он даже о нём не знает.
Они улыбнулись друг другу и вновь принялись упаковывать товар, предназначенный для отправки.
* * *
Возвратившись в свой стеклянный дом, Грета бросила папку на кухонный стол и позвонила Триш Эпплтон.
— Кто-то узнал нашу тайну, — сообщила ей Грета.
— Я же просила: отстань от меня, — тихо произнесла в трубку Триш.
— Если одна из нас попадется, мы все пропадем.
— Я же умерла. Забыла, что ли?
— Ах, да, — театрально вздохнула Грета.
— Грета, оставь меня в покое, — сказала Триш. — Мы не совершили ничего предосудительного.
— Формально нет, — не сдавалась Грета. — Но это как посмотреть.
