Мать Триш постоянно лгала, и она по невозмутимому выражению лица умела распознать в человеке искусного лицемера.
— Она солгала насчет парома, — сказала Триш. — Чтобы помешать Калисте уехать. Дала ей выпить бог знает что. Прежде я не говорила, но она тыкала в неё иголки, как в подушечку для булавок.
Хизер села за руль.
— В самом деле? И что? Может, и тыкала. Какое отношение это имеет к тому, что нам предстоит сейчас сделать? Мы должны разрулить эту ситуацию, иначе нам всем конец.
— Хизер, нам ничто не угрожало бы, если б мы обратились в полицию.
— Но мы не обратились. Значит, самим надо выкручиваться. Залезай в машину.
Триш заняла пассажирское кресло, и Хизер сдала назад, к развороту, затем развернулась и покатила по подъездной аллее. Медленно, чтобы машина не тарахтела, и не включая фар. Дорогу освещала луна, сиявшая меж облаков.
— Хизер, это Марни должна была делать, а не мы.
— Она присматривает за ребёнком. Думаешь, мне это нравится? Господи, Триш, ну кому легче от твоих вечных сомнений и вопросов?!
— За ребёнком я могла бы присмотреть, — сказала Триш. — А на это я не подписывалась. И из больницы нельзя было красть.
Хизер не отрывала глаз от тёмной дороги, тянувшейся вдоль побережья.
— Брать то, что идет на выброс, кражей не является.
— Ну-ну, убеждай себя. Все рассчитала, да? Зачем же мы тогда так старательно все скрывали, если это не криминал?
— Триш, ради того, чтобы изменить мир, можно пойти на мелкие прегрешения.
— Господи, неужели ты и правда в это веришь?
— Слушай, давай не будем сейчас устраивать разборки. Нам нужно избавиться от тела.
— У этого тела есть имя, Хизер. Калиста Салливан.
— Черт возьми, Триш, возьми себя в руки. Прекрати, — не выдержала Хизер. — У нас есть задание, которое мы должны выполнить, чтобы защитить то, что наиболее дорого для нас.
— Для меня самое дорогое — моя свобода.
— Никто ничего не узнает.
— Вот-вот. Все так думают.
* * *
После ни Триш, ни Хизер старались ничего этого не вспоминать. Как они тащили к воде тяжёлое тело Калисты. Как, присев на корточки на обросших ракушками камнях, опустили в воду брезентовый сверток — гигантский кокон.
Хизер наблюдала за подругой.
За своей сестрой.
За сообщницей.
Триш она считала самой слабой в «Улье». А слабость её всегда настораживала.
— Нужно снять брезент. — Хизер показала на брезент. — Иначе не утонет.
Триш тихо плакала, пока они разворачивали брезент и толкали тело навстречу течению. Если повезет, труп отнесёт на север, к берегам Канады.
Они зашли в воду на несколько ярдов и напоследок ещё раз подтолкнули тело Калисты.
— Хизер, нужно что-нибудь сказать.
— Мы не на панихиде.
— Она была нашей подругой.
— Толкай, — велела Хизер.
Самого слова было бы достаточно. Но интонация, с которой оно было произнесено, настойчивость, прозвучавшая в голосе Хизер, ещё больше подстегнули Триш. Она изо всех сил толкнула тело Калисты вперёд, и оно поплыло по чернильной воде, на поверхности которой лежала лунная дорожка, ведущая к берегу.
— Она тонет, Хизер.
— Вот и хорошо. Нужно, чтобы её отнесло подальше отсюда. Поехали. А то Марни уже заждалась.
— Это она должна была делать, а не мы.
— Давай убираться отсюда, пока нас кто-нибудь не увидел.
— Да кто станет тут гулять в столь поздний час?
— Ну мы-то здесь, Триш. Люди вроде нас. Такие же полуночники.
Когда они вернулись на ферму, свет уже нигде не горел. Хизер пошла в дом, а Триш направилась в амбар, где теперь ничто не напоминало об ужасных родах и смерти Калисты. Нигде ни капельки крови. Даже кровать исчезла.
Триш прошла к холодильнику в той части амбара, где находилась лаборатория.
Пуповинная кровь тоже исчезла.
Всё исчезло. Кроме ребенка.
Глава 71
Спустя пять мучительных дней после того, как Триш с Хизер выбросили в море труп Калисты, на её останки наткнулись туристы, исследовавшие «самый красивый уголок на свете». Беднягам пришлось убедиться, что в раю тоже бывает не всё прекрасно.
Хизер смотрела, как полицейские несут закрытый мешок с трупом к ожидающей машине «скорой помощи» — единственной на всём острове. Триш тоже была на берегу. А также съёмочная группа новостного телеканала «KVOS» из Беллингема. Поначалу толпа зевак безмолвствовала, но потом кто-то предположил, что это, должно быть, пропавшая женщина с фотографии на объявлении, которое было расклеено всюду на острове и на паромной станции. Это было фото Калисты, вырезанное из снимка, на котором она была запечатлена вместе с Марни и еще одной женщиной, давным-давно покинувшей остров. На объявлении о пропаже человека указывались телефоны местного отделения полиции и департамента шерифа.
— Говорят, полиция допрашивала её мужа, — произнёс кто-то в толпе.
— Ничего себе. Даже не знал, что у неё есть муж.
— Да. Как и некоторые другие, она приехала на остров к этой чокнутой Спеллман.
— Она не чокнутая. Производит косметику на основе пчелиных продуктов, цветочной пыльцы и прочего. Она помогает людям.
— Этой не помогла, если хотите знать моё мнение.
— Не хочу.
— Воля ваша. А мужу придётся давать объяснения.
— Надеюсь, его поджарят.
Глава 72
Чтобы узнать, отравленное яблоко или нет, надо его вкусить.
Совершенно неожиданно Марни Спеллман наконец-то соизволила отозваться на сообщения Линдси и согласилась побеседовать с ней. И вот теперь Линдси сидела в своем автомобиле на пароме, который, разрезая рябь на воде, шёл на остров Ламми, и думала, как построить разговор с Марни Спеллман.
Разговор, который обещал быть непростым.
Марни, конечно, не мисс Хэвишем
[42] и не Норма Десмонд
[43], но на несколько лет она исчезла с радаров общественного внимания. Немного порывшись в Интернете, Линдси пришла к выводу, что СМИ уже лет десять не проявляли к ней интереса. Учитывая, что прежде она охотно шла на контакт с журналистами, нередко по собственной инициативе, создавалось впечатление, что эта незаинтересованность была, скорее всего, взаимной. Островитяне, конечно, здоровались с Марни при встрече, но держались от неё на расстоянии. На острове у Марни сложилась репутация сложного человека. Безусловно, предприятие Марни Спеллман многим давало работу, но со временем это её достоинство в умах многих местных жителей затмило такое неудобство, как нежелательное внимание, которое приходит вместе со славой — и доброй, и скандальной.
