Всех заставляют идти налево, проводят через два плохо освещенных помещения. В третьем, где стоят вдоль стен стулья и письменный стол, приказывают остановиться. Тетушка Толстуха, ее сестра Айна и жена портного Вальерьолы сели.
– Поднимитесь, шельмы! Вы обязаны стоять, а не то я поставлю вас на колени! – рявкает Риполь, не покидающий заложников.
И опять их заставляют встать в ряд, друг за другом, отдельно от детей.
– Дети, идемте со мной, – говорит чиновник, который только что появился с фонарем в руках. – Мы вас покормим.
– Вам дадут сальца, – ухмыляется помощник алгутзира. – Дети и ты, Айна Кортес, идемте.
Дети проходят по двору и поднимаются наверх вместе с прислужником. Но не Айна. Ее уводит высокий мужчина в сутане в помещение на первом этаже поодаль от всех остальных. Войдя, Айна вскрикивает. Посреди комнаты стоит огромный гроб, освещенный четырьмя факелами. Но внутри он пустой.
– Тебе повезло, – говорит ей угорь в сутане, – этот гроб приготовлен для дона Жуана Монтиса – он при смерти. Можешь воспользоваться гробом до завтра. А утром, до похорон, мы сходим к плотнику и попросим у него какой-нибудь ящик. Тут и нужно-то всего ничего.
Айна по-прежнему молчит. Опускает дитя в эту лодку без весел, в которой его крохотное тельце теряется, словно пылинка.
– Ну и ветрило! – замечает веник в рясе и идет к двери.
В комнате нет ни одного стула, стоит лишь реклинаторий
[120]. Но Айна не опускается на колени. Она не хочет бодрствовать у тела ребенка, да и не может. Ее клонит в сон. У нее болит грудь, она чувствует, как молоко струйками стекает по мокрому платью. Голова у нее пылает. Айна подходит поближе к гробу, смотрит на сына и правой рукой гладит его по личику. У него те же черты, что у Жули Рамиса. Любой скажет, что ребенок – весь в отца.
– Я не хочу ничего слушать, – заявляет вошедший судебный следователь. – Хватит стенать! Если вы раскаиваетесь, то просите прощения у Иисуса молча, без рыданий.
– Что вы хотите с нами сделать? – спрашивает тетушка Толстуха.
– Видно будет, – отвечает священник, еще не отдышавшись и тряся огромным зобом, как чванливый индюк. – Сейчас мы должны произвести опись, – возвещает он. – И чем скорее мы закончим, тем скорее ляжем спать.
– Мы сможем вернуться домой? – впервые за все время подает голос Изабел Фустера.
– Нет, милейшая, – говорит Жауме Лабрес, – никоим образом. И речи не может быть об этом. Будете ночевать здесь, в стенах святой инквизиции.
Изабел Таронжи близка к обмороку, Мария Помар плачет не переставая.
– А как же мои внуки?! У них нет никого, кроме меня! – стонет Айна Сегура.
– Тише, я сказал! Или вы меня не слышали, милейшие? Чиновники вам помогут, а писарь все точно запишет.
Вслед за чиновниками – Бартомеу Салесом, Антони Папелем и Тофолом Марти – появился писарь Микел Массот. Это тщедушный человечек, который не ходит, а подпрыгивает, будто в прошлой жизни был воробьем.
– Добрый вечер, ваше преподобие, – приветствует он судью. – Добрый вечер, милейшие…
Писарь садится за свой столик, слегка засучивает рукава и обмакивает перо в чернила. Он ждет приказаний и держит наготове перо, поигрывая другой рукой с пламенем свечи.
Тем временем чиновники обыскивают с ног до головы первых женщин. Они их щупают, крутят во все стороны, выворачивают юбки, расстегивают кофты. Вынимают кольца, серьги, браслеты, пуговицы, золотые цепи. Жадными руками добираются до самых сокровенных тайников, и монеты со звоном падают на пол.
– Я буду жаловаться на то, как вы обращаетесь с нами, наместнику короля, – осмеливается заявить Мария Агило. – Мы беззащитные женщины, и вы этим пользуетесь.
Судья прожигает ее взглядом:
– Скоро тебе расхочется на нас жаловаться! Ты что о себе вообразила, а? К тому же наместник короля нам не указчик. Здесь командует святая инквизиция.
– Можешь начинать, Микел, – говорит судья писарю.
– Сию минуту, ваше преподобие.
Коротышка начинает очень быстро писать неожиданно огромными буквами:
– Мария Агило, замужем за Габриелом Вальс де Вальс Старшим, уроженка Сьютат, 48 лет. На ней: кольцо с рубином, кольцо золотое, серьги с рубином, пуговицы. Также обнаружены спрятанными в тайные карманы подшитые к подкладкам юбок: три цепи толстых золотых, пятьдесят майоркских унций золота, три набора пуговиц, гарнитур бриллиантовый. Шелковый ребосильо и юбка из тафты.
– Мария Помар, девица, дочь Жузепа Помар и Микелы Фустер, 14 лет, уроженка Порререс. Серьги золотые, кольцо золотое с цветком из филиграни. В кармане шестнадцать сольдо.
– Рафела Миро, замужем за Щимом Вальерьолой, 65 или 67 лет, уроженка Сольера. Кольцо золотое, пуговицы золотые, тридцать унций золота.
– Китериа Помар, замужем за Пере Онофре Марти по прозвищу Акула, 27 лет, уроженка Сьютат. Кольцо с бирюзой, кольцо золотое, набор пуговиц золотых, а также в кармане, подшитом к нижней юбке, восемь майоркских унций золота и гарнитур золотой. Шелковый ребосильо и шелковая юбка шафранного цвета.
– Полония Миро, незамужняя, уроженка Сьютат, 69 лет. Гарнитур золотой, в карманах 29 сольдо и набор пуговиц.
– Пракседес Сегура по прозвищу тетушка Толстуха, уроженка Сьютат, 65 лет. Цепь золотая, серьги золотые с жемчугом. В двух карманах, подшитых к нижней юбке, сорок один королевский мараведи серебряный, двадцать пять унций золота и набор пуговиц. Три мешочка, полных руты, розмарина и мяты для отваров. Три полотняные юбки и три чепца под ребосильо.
– Айна Сегура, вдова, уроженка Сьютат, 64 лет. Набор пуговиц золотой, два кольца золотых. В карманах купчая на дом и семь унций золота.
– Изабел Фустер по прозвищу Изабел Плотничиха, замужем за Габриелом Фуртеза, 50 лет, уроженка Сьютат. Кольцо золотое и цепь золотая. В карманах двадцать пять унций золота и четыре королевских мараведи серебряных.
– Изабел Таронжи, замужем за Жуакимом Марти, 27 лет, уроженка Сьютат. Цепь золотая, кольцо золотое, в карманах три унции золота. Ребосильо отсутствует. Юбка шелковая темно-коричневая, порвана.
– Сара Боннин по прозвищу Сара Благоуханная, девица, дочь Микела Боннина и Марианны Пинья, 30 лет, уроженка Сьютат. Серьги золотые с рубином, набор пуговиц, в карманах четыре майоркских унции золота. Шелковый ребосильо и две сероватые юбки из тафты.
– Перечень завершен. Прочитай, что написал, – приказывает судья писарю.
Микел Массот немедленно повинуется, но голос его, как песчинка в море, тонет в мощном звуке – все колокола Сьютат зазвонили разом.
III
