Голова у него вот-вот разорвется на куски. В мозг впились клыки нестихающего ветра. Ветер – словно оголодавшее стадо волков, которые с воем стерегут добычу, бросаются на пастуха и загрызают всех до одной овец. Словно грозный великан, рвущийся снести колокольни, башни, бастионы и дюжей рукой сотрясающий крепостные стены. Вихрь, гигантский волк. Вихрь, вырывающий с корнем вековые деревья, опрокидывающий повозки, скот, людей, швыряющий в воздух ветви и черепицу.
Ветер и звон. Звон всех колоколен Сьютат: святого Илии, Смоковницы, святой Варвары, святой Антонии, Средней, Новой, Десятинной, Заутренней, святой Колоколенки… Пронзительный трезвон в его бедной голове, готовой лопнуть. Колокола все звонят и звонят без конца. Звонят и звонят, чтобы остановить ветер, чтобы прогнать его прочь от Сьютат, чтобы испугать его мощью звука. Но ветер смеется над колоколами, над звонарями и продолжает дуть. Ничем не помог перезвон, разбудивший тех немногих, кто спал, кто смог сомкнуть глаза, ничего не опасаясь, – младенцев, легковерных, невинных…
Трезвон колоколов, сражающихся с ветром, пронзает его до мозга костей. Хотя он умирает от усталости и исстрадался душой, сна нет. Вот уже третью ночь он не может уснуть. До этого – две бессонные ночи сборов, две ночи, переполненные надеждами, благими мечтами, не то, что сегодняшняя – ночь-западня, гиблая ночь, полная терний, замкнутая в колючую проволоку. Глухая ночь с воем ветра и звоном колоколов.
Он один. Его оставили совершенно одного в камере, где нет окон. Он спускался сюда по ступенькам. Их было сорок. Сюда не проникает ни единого луча света. Он принимался кричать, колотить в дверь. Никто так и не ответил. Не подал ни единого признака жизни. Наверно, скоро уже рассветет. А с рассветом все изменится. Он сможет понять, где находится, в какую часть Дома Тьмы его поместили. Сможет спросить про тех, кто был с ним. Попытается дать знать наместнику короля. Он сказал им, что во всем виновен он один. Ведь это он повел всех гулять к морю, не подумав, как переменчива погода в марте, столь коварном месяце. С утра стоял такой роскошный день! А в Порто Пи, когда они было уже собрались идти назад, их застал ветер. Во всем виноват ветер. Ни о шебеке, ни об отплытии он и слыхом не слыхивал! Он смог прикинуться дураком. Но не знает, что сказали остальные. Не знает, скольким удалось избежать ареста. Скольким посчастливилось спрятаться у родных или друзей. Только не у себя дома. Их дома закрыты и заколочены. Накрепко заколочены досками. Его отвели посмотреть. Его отвели, чтобы он увидел собственными глазами, как спасают его дом от неизбежных грабежей.
– Какой соблазн для воров, слышавших, как ваша свекровь кричала, что хозяев нет дома, – сказали ему.
– Но ведь дома осталась прислуга, – попытался возразить он. – Жерония живет у нас вот уже более тридцати лет. Нам прислуживает и ее племянница Магдалена. В доме были служанки и моя несчастная свекровь – она не в себе, ей повсюду мерещатся ведьмы и злые духи. Где они? Куда вы их дели? Уж не внутри ли заперли? Знает ли обо всем наместник короля? У вас есть разрешение Его Превосходительства?
– В этих делах главный – инквизитор, а не наместник короля, – ответили ему.
– Я спросил вас, где моя свекровь и служанки? И, кстати, в доме наверняка была тетушка Эстер. Она обещала сегодня к вечеру навестить нас.
– Это точно. Она тоже была в доме. Мы их не тронули. Они пошли к Эстер Боннин. И будут находиться у нее, пока суд сочтет нужным.
Улица Сежель освещена, как по большим праздникам, когда наместник короля приказывает повсюду зажечь факелы и светильники. Их пламя, которое ветер то и дело задувает или приглушает, а через мгновение раздувает с новой силой, освещает тех, кто работает второпях, заколачивая досками ворота тех самых домов, – в знак позора. Все имущество их бывших обитателей отныне конфисковано.
С того мгновения, как двери заколочены крест-накрест, никто не может ни войти, ни заглянуть в дом, ни иголки из него вынести. Лишь судья решит, что с ним делать. Уже отмечен клеймом дом Шрама, в котором жила Полония. Забивают последние гвозди на дверях дома Дурьей Башки. Начинают приколачивать крест на доме портного Вальерьолы. Привлеченные непривычно ярким огнем и ударами молотка, подошли жители соседних улиц. В Сежель все сидят по домам, замерев у окон, загасив свечи, трепеща при мысли о том, что ждет задержанных родственников. Но те, кто тут не живет, разбились на кучки, будто не чувствуют ветра, будто не знают, как опасна непогода в такую ночь. Поначалу они просто глазеют на все, что происходит, но с явным удовольствием, тихо переговариваясь. Однако стоит раздаться возгласу кого-то более дерзкого: «Поделом вам, гадкие жиды!» – как поднимается шквал криков, оскорблений и ругательств.
– Смотрите, смотрите, вон Габриел Вальс! – говорит какой-то детина и бросается на того с кулаками.
И те же солдаты, что ведут Вальса под стражей, его обороняют и защищают от озверевшей толпы. Им приходится даже вынуть шпаги.
– Эй вы, назад! Ну-ка быстро по домам! – приказывает дон Гаспар Пучдорфила – он уже уехал из Дома Тьмы, куда препроводил женщин, и теперь лично наблюдает за тем, как работают плотники, которым они приказал срочно заколотить дома задержанных.
Габриел Вальс благодарит Бога за то, что подоспел главный алгутзир, – он наверняка разгонит этот сброд. При свете факелов лица людей кажутся ему бесовскими рожами, их одежда развевается на ветру, именно такими он видел чертей на гравюрах в святых книгах: они обступили умиравшего, стараясь утащить его душу в ад. Вальс даже не спрашивает: «Что я вам сделал?» И так ясно, что ничего. Кого-то он знает только в лицо, но с некоторыми дружен, и они ему даже обязаны. Но он твердо знает одно: когда приходят плохие времена, когда начинаются трудности и беспорядки, платят они, избранники Бога Израиля, народ, выбранный Им из всех прочих народов на земле. Они знают, что делают, хотя причин поступать именно так у них нет.
– Но почему же ты, Адонай, наказываешь нас? Я устраивал побег, не сомневаясь, что ты поддержишь нас, чувствуя рядом твою всемогущую длань, укреплявшую меня. Почему ты оставил меня, Адонай? За какие грехи мне такое наказание? Почто, Господи, заслужил я твой гнев?
Под защитой стражников Вальс движется в сторону Черного Дома. На повороте к мясному рынку им встречается карета наместника короля. Габриел Вальс хочет поднять руку, чтобы остановить ее, но ему это не удается: он идет в наручниках, прикованный к двум солдатам. Окна кареты занавешены, но раввину показалось, будто маркиз приподнял занавеску, чтобы увидеть, что творится на улице. «Наместник короля, должно быть, заметил меня. Ему уже стало известно о нашем несчастье».
Стадо свиней, заблудившихся из-за ураганного ветра и скалящих клыки, преградило им путь.
– Смотрите, чтобы ни одной не убить! – говорит алгутзир, подъехавший сзади на лошади. – Это свиньи из хозяйства при госпитале.
Он сам скачет на животных, которые отступают под его напором.
– Что, Вальс, не очень-то приятная для тебя встреча, а? – хохочет огромный стражник, который прикован к Вальсу слева.
